Наталья Морозова - Любимые книги

К разговору об этих, личных, качествах я еще вернусь. Сейчас же о них упоминаю для того, чтобы еще раз подчеркнуть совершенно поразительное свойство именно для молодого человека – желание Владимира Ильича в своих оценках встать выше личной неприязни, желание понять объективные пружины, двигавшие поступками «друзей народа», – не все же они делали «нарочно». Взять, например, их преклонение перед правительством. «…Они прямо-таки молятся на это правительство, – писал Владимир Ильич, – молятся с земными поклонами, молятся с таким усердием, что вчуже жутко становится, когда слышишь, как трещат их верноподданнические лбы» (т. 1, с. 269).

Ну скажите, разве не соблазнительно было упрекнуть своих идейных противников в прямом подхалимаже? Но, преодолевая вполне естественные чувства, Владимир Ильич утверждает, что лакейство «друзей народа» перед правительством не личное, а «политическое лакейство» (т. 1, с. 239). Он допускает какую-то меру искренности в том, что они ждали от государства и от правительства «не только „поддержки“ трудящегося, но и создания настоящих, правильных порядков…» (т. 1, с. 266). Что поделаешь, ведь даже и через 11 лет, 9 января 1905 года, трагедия разыграется именно из-за искренней веры в царя. А Владимир Ильич уже тогда, в 1894 году, как будто только что возвратившись из 1905 года, с горькой иронией и печальным «опытом» писал о «друзьях народа»: «Они просто думают, что если попросить хорошенько да поласковее у этого правительства, то оно может все хорошо устроить» (т. 1, с. 267).

Но какая же классовая сущность мешала «друзьям народа» видеть действительность, заставляла их лакействовать перед правительством? Буржуазная! – твердо заявляет Владимир Ильич. Да, классовое чутье у Ильича было, как абсолютный слух у музыкантов. Из-под любого вороха словесных нагромождений умел он вытащить эту самую классовую сущность. «А какому классу это выгодно?» – спросит Ильич, и все сразу становится на свои места. Вот и в 1894 году он так очистил от блестящей мишуры все либеральные объяснения в любви к народу, что «друзья народа» предстали во всем своем буржуазном нагише. Да они же просто и не могли видеть классовое расслоение деревни: ведь тогда бы им пришлось признать и необходимость классовой борьбы. Но этого-то они и не хотели, этого-то и боялись! «Лучше бы без борьбы», – жалостливо молит Кривенко, предлагая взамен целый букет реформ и реформочек, «не понимая, что все их прогрессы – дешевый кредит, улучшения техники, банки и т.п. – в состоянии только усилить и развить буржуазию» (т. 1, с. 243). Видите, Владимир Ильич снова пишет: не понимая!

И он, 24-летний марксист, объясняет им, что в России уже существует две деревни. Одна – деревня «хозяйственных мужичков», которая и в самом деле «жаждет и техников, и кредита, и товарных складов». «Но есть и другая деревня, гораздо более многочисленная, о которой не мешало бы почаще вспоминать „друзьям народа“, – деревня разоренного и оголенного, обобранного до нитки крестьянства… И этой деревне хотите помочь вы товарными складами !! Что они туда положат, наши однолошадные и безлошадные крестьяне, в эти товарные склады?» (т. 1, с. 259). Да, как ни посмотреть, а выходило, что «друзья народа» на самом-то деле оказывались друзьями мелких буржуев. Что поделать, либерализму всегда было свойственно скатывание к оппортунизму – это объективная закономерность.

Но после всех моих рассуждений я вдруг почувствовала, что почему-то у меня не сходятся концы с концами. Помните, я говорила о том, что Владимир Ильич не отрицал совсем искренности либералов, считая, что их фальшивая позиция по отношению к народу вполне закономерно продиктована их классовой сущностью. Но тогда почему же Владимир Ильич зачастую довольно грубо обращается с ними, называя незадачливых вояк «пустолайками», употребляя такие выражения, как «тявканье», «заговариваетесь до чертиков»?.. (т. 1, с. 198, 158, 199). Ведь в воспоминаниях о Ленине не раз приходилось читать, каким он был терпеливым, вежливым. Вот тут-то я и обрадовалась: ну да, наконец-то я нашла в 1-м томе явные проявления молодости автора! Ясно же: в зрелом возрасте Ильич научился сдерживать себя, а тогда, в 24 года, чувства, видимо, так и рвались наружу, – вот он и обругал «друзей народа»!

Но ликование мое было недолгим, услужливая память подсказала: а как же «Иудушка Каутский», «дурачок Каутский», «негодяй, продавшийся буржуазии»? (т. 37, с. 287, 315, 275). Ведь это написано Лениным уже в 1918 году! Значит, и в зрелом возрасте он бывал не только предельно сдержан и корректен, но и резок до грубости. Но все же если вдуматься, то можно увидеть здесь определенную закономерность. Если человек заблуждался искренне, то Владимир Ильич с бесконечным терпением разъяснял ему ошибку. Но когда он встречался с сознательной недобросовестностью, тон резко менялся. Ильич просто органически не переносил такие качества, как корыстность, лживость, продажность… Особенно бурное негодование Ленина вызывало предательство интересов рабочего класса. И бывший марксист Каутский за то и получил от Владимира Ильича кличку «ренегат» и другие малоприятные прозвища.

И вот после того, как я снова перечитала 37-й, 45-й и некоторые другие поздние тома, я по-другому отнеслась и к грубостям в адрес «друзей народа». Да ведь и здесь то же самое! Когда «друзья народа» объективно не могут вылезти из буржуазного болота, когда они искренни в своих заблуждениях, то самое большое, что позволяет себе Владимир Ильич, – это назвать их теории «ребяческим вздором». Но были у них и такие личные качества, которые вызывали у Ильича просто физическое отвращение. Прежде всего это научная недобросовестность и бездоказательность. Сам Владимир Ильич с юношеских лет привык изучать каждый вопрос основательно, в спорах всегда быть предельно доказательным. А «друзья народа» то переврут Маркса, то тенденциозно надергают цитат, да еще «подрежут» их так, что смысл меняется на противоположный. А потом сами же начинают «ломаться» над перевранными мыслями Маркса. Ну скажите, разве не справедливо, что Владимир Ильич по этому поводу сказал о Михайловском: «…пускай себе, раскланявшись с Марксом, тявкает на него исподтишка…» (т. 1, с. 158).

Впрочем, Михайловский перевирал не только Маркса, но и тех самых русских социал-демократов, против которых он взялся воевать. Например, писал, что-де «марксисты – „веруют и исповедуют непреложность абстрактной исторической схемы“». «Да ведь это же сплошная ложь и выдумка!» – в сердцах восклицает Владимир Ильич. И далее: «…марксисты заимствуют безусловно из теории Маркса только драгоценные приемы, без которых невозможно уяснение общественных отношений…» (т. 1, с. 195, 197). Владимир Ильич ссылается при этом на Плеханова, являвшегося в то время признанным лидером русских социал-демократов. Михайловский же будто и не читал Плеханова, он строил свои поклепы на основании неизвестно от кого слышанного вздора. Ну как тут не согласиться, что «если это полемика, то кто же после этого называется пустолайкой?!» (т. 1, с. 198)