Наталья Морозова - Любимые книги

«Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь…» [17] Иванский А . Молодой Ленин. Повесть в документах и мемуарах. М., 1964, с. 289 – 290.

Конечно, при чтении этих строк нас охватывает волнение, и только какое-то время спустя можно уже заметить, как сквозь героический ореол проступают черты утопического мышления молодых героев. Брат Ленина надеялся, что жертвенная гибель десятка людей может реально повлиять на изменение общественной жизни, – это ли не преувеличение роли личности в истории! А ведь так думал не он один. Из воспоминаний узнаем, что после этих слов Александра Ульянова сидящий на скамье подсудимых Василий Осипанов восхищенно воскликнул: «Точно! Абсолютно точно!»

Что и говорить, мученической смертью эти молодые, прекрасные люди заплатили за свои заблуждения. Но когда сопоставляешь их слова с тем, что сказал 17-летний Владимир Ильич после казни брата, его слова уже не кажутся такими удивительными: слишком дорого для семьи Ульяновых обошлись ошибки субъективистских теорий, чтобы не извлечь из них сурового урока.

И вот семь лет спустя Владимир Ильич уже совершенно точно знает, что ни десяток, ни даже сотня смелых людей не могут изменить существующего строя. Старые народники видели в царе «негодяя», поздние народники видели в отдельных капиталистах «живоглотов», «пройдох»… (т. 1, с. 284, 364). А социал-демократы видят и в царе, и в капиталистах класс угнетателей. И если с «пройдохами», как остроумно замечает Владимир Ильич, могла бы бороться одна полиция, то «с классом может бороться только другой класс …» (т. 1, с. 364). Не кучка героев, а – класс. Вот в этом и корень марксистского взгляда на роль личности в истории.

Пройдет почти 10 лет, и Владимир Ильич Ленин – теперь уже и по фамилии Ленин! – напишет свой гениальный труд «Что делать?» – учение о партии нового типа. Но и тогда, в 1894 году, он уже отчетливо представлял, что дело подготовки к революционной борьбе всего рабочего класса не может быть делом одной личности или той или иной группы личностей. Нет, Владимир Ильич уже тогда, уже в книге «Что такое „друзья народа“…?», ставил вопрос о создании социалистической рабочей партии!

Ну так что же, спросите вы меня, значит, в 1-м томе и вообще не чувствуется, что автору 24 года? Ведь в чем-то должно же было это проявиться! Да, разумеется. Ну, может быть, это повышенная эмоциональность, страстность в отстаивании идей марксизма? Может, какое-то уж слишком настойчивое желание всесторонне доказать свою мысль, слишком подробная и даже в чем-то дотошная аргументация? Ведь именно для начинающего литератора так естественно изо всех сил стремиться, чтобы его правильно поняли, чтобы никто не поймал на слове, не попрекнул недостатком фактов. Может быть, по-юношески задорное остроумие, повышенная ироничность?..

Все это можно было бы приписать молодому возрасту, если бы… Если бы и в зрелом возрасте мы не встречали той же страстности, той же логичности в доказательствах, того же блеска остроумия. Так что трудно сказать, то ли в 50 лет Ленин был так же молод душой, как в 24 года, то ли в молодости был так же мудр, как и в зрелом возрасте. Скорее всего, верным надо признать и то, и другое.

И я бы снова сказала: как это удивительно! Но… на этот раз не скажу. А ведь интересно получается: начиная писать эту главу, я все удивлялась, да еще вознамерилась заразить и вас своим чувством. А потом почти все мое удивление и улетучилось. Проштудировав неоднократно 1-й том, прочитав еще раз воспоминания о молодых годах Владимира Ильича, я поняла: все закономерно! Ах, как мы любим порой отмахиваться от великих примеров: дескать, они – гении, люди особенные, отмеченные судьбой, а мы – простые смертные, где уж нам. А знаете: мы ведь таким разглагольствованием прикрываем свою дремучую лень!

Ну кто же станет спорить, что Володя Ульянов был от рождения одаренным ребенком. Но никому же не приходило в голову уже тогда считать его гением. Что, может быть, он уже родился марксистом, может, с молоком матери впитал статистические данные о крестьянской жизни России? Нет уж, давайте скажем себе честно: все, чего достиг Владимир Ильич, он достиг своим собственным, огромным, упорным, целенаправленным трудом. Не будем, конечно, сбрасывать со счетов ни природной одаренности, ни влияния прекраснейшей из семей. Но разве мало рождается одаренных детей, разве мало семей пусть и не таких прекрасных, но все же вполне хороших? Нет, тут просто нельзя не признать: главное, что сделало Володю Ульянова Владимиром Ильичем Лениным, – это труд, труд и еще раз труд. Как он работал над собой! Ведь это не может не восхищать. В воспоминаниях Анны Ильиничны читаем: «Помню, как летом в Самарской губернии он устроил себе уединенный кабинет в густой липовой аллее… Туда уходил он, нагруженный книгами, после утреннего чая с такой точностью, как будто бы его ожидал строгий учитель, и там, в полном уединении, проводил все время до обеда, до 3 часов» [18] Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, т. 1, с. 28. .

«Как будто ждал его строгий учитель»… А ведь у нас часто бывает так: нет строгого учителя, нет контроля – мы и гуляем. А потом, во время сессии, сидим ночами, лишь бы как-нибудь сдать экзамены. Да только много ли при таком «учении» остается в голове? Или вот еще: для подготовки в институт поступаем на различные курсы, нанимаем репетиторов – для чего? Ведь все есть в книгах. Но – нам как раз нужен контроль строгого учителя, у самих силы воли не хватает.

А Владимир Ильич в своей любимой аллее совершенно самостоятельно так сумел себя разносторонне и глубоко подготовить, что не только отлично сдал экстерном экзамены за весь курс юридического факультета, но и, приехав в 1893 году в Петербург, сразу стал, как мы помним, общепризнанным лидером петербургских марксистов.

Поражает целеустремленность Владимира Ильича. За семь лет он буквально создал себя для революционной борьбы, готовился к ней с истинно рахметовской настойчивостью. Все, что делал Владимир Ильич, было им до тонкости продумано, до точности выверено относительно главной цели. И порой (прямо наваждение какое-то!) одолевает мысль, что он жил уже во второй раз, что была и первая жизнь, такая, как у всех, с ошибками, с промахами, в общем, жизнь как бы начерно, а теперь вот, во второй раз, зная уже заранее все преграды и ухабы на пути, он жил набело, не совершая ошибок, делая всегда именно то, что единственно и надо делать в данное время и в данных обстоятельствах…

Мы в чудеса, однако, не верим. Человек живет лишь однажды. И гений – тоже.