Михаил Таратута - Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

Итак, конечный пункт назначения – внутренняя свобода, независимость в суждениях и принятии решений. Но, обретая независимость, человек все больше остается один на один перед лицом возникающих проблем, а воля выбора несет бремя личной ответственности, что увеличивает стрессовую нагрузку.

Так выглядит в несколько упрощенном изложении система взглядов, характерная для западного мира, и прежде всего Соединенных Штатов. Это, конечно, не значит, что каждый американец – классический индивидуалист. Индивидуализм – это общая платформа мировидения. Однако разным людям эти взгляды могут быть свойственны в разной степени и по-разному проявляться в конкретных поступках. Я помню, например, как во время сильного землетрясения в Сан-Франциско соседи в затронутых разрушениями районах стихийно организовывались в спасательные отряды, помогая тушить пожары. Не только ради личной безопасности, но и в тех случаях, когда лично им, их домам ничего не угрожало. Я также с благодарностью вспоминаю американскую студию, где я монтировал свои репортажи. Когда в 1991 году Гостелерадио лишилось валюты и не могло оплачивать услуги студии, американские коллеги бесплатно предоставили мне возможность продолжать свою работу. С такого рода проявлениями вполне гуманистических чувств мне не раз приходилось сталкиваться в этом обществе жесткого индивидуализма. И ведь именно в этом обществе больше, чем где-либо, развита благотворительность, ни одна другая страна в мире не оказывает больше помощи другим государствам, чем Америка.

Я не могу сказать, хороша или плоха культура индивидуализма. Она многогранна и, как мы видели, имеет свои плюсы и свои минусы. Человеку, выросшему на русской коллективистской почве, бывает нелегко в нее вжиться. И совсем не случайно наши иммигранты, попавшие в Америку в возрасте 30 лет и старше, редко становятся частью американского общества. Они могут работать бок о бок с американцами, но, выйдя из офиса, едва ли захотят с ними общаться, а будут жаться к своим. Дело не только в несовершенстве владения английским. Нашим людям трудно взаимодействовать с американцами, они не понимают их, не понимают ход их мыслей, их реакции, зачастую неверно истолковывая их слова и поступки. Я сильно подозреваю, что та же проблема имеет место и в межгосударственных отношениях. Мы как страны просто не знаем и не понимаем друг друга, фантазируем о мотивации и целях тех или иных шагов противной стороны, исходя из собственной культуры, без учета культуры партнеров. И как часто бывает в таких случаях, взаимно предполагаем худшее.

Да, мы плохо понимаем американцев. Нам, например, трудно понять, почему в Америке разгорелся спор, когда после терактов 11 сентября там ужесточились проверки в аэропортах, вплоть до досмотра башмаков пассажиров, а ФБР получило чуть больше прав на вмешательство в частную жизнь, особенно американцев арабского происхождения. Вроде бы не время печься о правах арабов, когда случилось такое. Сначала любыми средствами надо отвести от страны угрозу, а там уж разобраться и с правами, и с арабами. Но для американцев не все так просто: они знают, что сегодня под важным предлогом отняли одни личные свободы, завтра найдется предлог еще более существенный, чтобы отнять другие. Конечно, безопасность – это очень важно, но все-таки не любой ценой. Значит, надо искать другие пути, чтобы сделать страну безопасной. Эта история повторилась, когда Дональд Трамп своими первыми указами ограничил въезд в США мусульман из нескольких ближневосточных стран, где предположительно свили свои гнезда террористы. По стране прокатилась волна возмущений, а суды приостановили действия этих указов. Затем, правда, Верховный суд встал на сторону президента.

Кстати, нападающей на гражданские свободы стороной необязательно бывает власть. Я помню, когда в начале 1990-х началась операция «Буря в пустыне», по Америке прокатилась волна погромов. Хулиганы, в основном это была молодежь ультраправого толка, крушили лавочки, кафе, мастерские, принадлежащие иракцам американского происхождения. Били витрины, громили все, что подворачивалось под руку. На следующий день по общенациональному телевидению выступил президент Джордж Буш-старший. Он сказал, что иракцы, которые натурализовались в Америке, такие же американцы, как и все остальные, и что вся мощь государства станет на защиту их прав и свобод. Погромы моментально прекратились.

Между нами есть, конечно, много других различий. Особенно их много на бытовом уровне. Например, наша привычка говорить «нет» в ситуациях, когда американец, скорее всего, скажет «да». Любопытным наблюдением поделился как-то со мной Степан Пачиков, талантливый предприниматель, сооснователь компаний ParaGraph Intl., Parascript, Evernote, сумевший добиться признания на американском рынке высоких технологий:

Если спросить у наших американских сотрудников: «Вот вы тут с русскими вместе работаете, что вы про них можете сказать?» – первая реакция будет такая: «А, это те, у которых « негатив этитъюд », то есть отрицательное ко всему отношение». На любом собрании, когда возникает проблема, русские не обсуждают, как выйти из трудной ситуации, а говорят о том, почему с ней невозможно справиться. Правда, через несколько дней ваши специалисты могут принести потрясающее решение, может быть, даже более интересное, чем американцы, но сначала они все-таки скажут «нет».

Между тем американцы, когда перед ними ставят задачу, начинают с другого. Они разбивают ее на подзадачи, определяют приоритеты, составляют план и начинают действовать.

Наших туристов или недавних эмигрантов, толком еще не разобравшихся в американской жизни, раздражает чрезмерная, на наш взгляд, расчетливость, несвойственный нам прагматизм, особенно в быту. Ну и конечно, в первую голову это заметно тем, кто решился вступить в межнациональный брачный союз. Литератор Лариса Волконская, которая много лет была замужем за американцем, привела такое сравнение:

Мне кажется, что русский мужчина – он более щедр, несмотря на то, что его возможности более ограничены. Он не думает о том, как он доживет до 150 лет, и поэтому получает удовольствие от того, как он щедр сегодня и сейчас, особенно щедр с женщиной. Если он может подарить то, что в его силах, – любовь, какие-то материальные удобства, он это делает, не думая о завтрашнем дне. Американский же мужчина думает о том, что когда-то наступит день, когда он перестанет работать, или потеряет работу, или ему исполнится 65 лет и придется уйти на пенсию – и вдруг он переживет свои деньги, вдруг будет жить дольше, чем на то хватит его сбережений. Вот это – доминанта семейной жизни, в семье часто поднимается этот вопрос.