Михаил Таратута - Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

В какой-то очень трудный момент лысым мужчинам повезло – они нашли свою группу поддержки, правда, за счет того, что так ценят американцы, – персонального пространства. Они несколько сократили дистанцию, которую люди обычно стараются соблюдать.

Кстати говоря, эта дистанция существует для американцев не только в переносном, но и в прямом смысле. Например, по улице, в других общественных местах люди ходят так, чтобы никого случайно не задеть. Я имею в виду не толкнуть, а именно не задеть – в смысле не коснуться. А уж если все-таки заденут, то извинениям не будет конца. Или очереди, которые время от времени случаются и в Америке. В любой очереди, особенно в банке, между людьми всегда есть расстояние. Там невозможно представить, чтобы кто-то подталкивал стоящего впереди, дышал в затылок, заглядывал через плечо.

В отличие от нас, американцы очень ценят это свое пространство и сами стараются не переходить чужие границы. В России можно сесть в поезд, проехать, скажем, от Москвы до Самары, и за 18 часов с тремя твоими попутчиками будет много выпито, много съедено, много обговорено, и ты будешь знать все об их семьях, горестях и радостях. А вот в Америке мне приходилось часто летать, в том числе и на другое побережье – а это шесть часов лета, – и в девяти случаях из десяти я даже не знал имени человека, который сидел рядом, при всем их умении легко входить в контакт. Но самолет – это не прием и не вечеринка, на самолете люди летают не для того, чтобы заводить знакомства. Многие наши соотечественники, пожив в Америке, начинают считать, что, может быть, это не так уж и плохо: если ты хочешь побыть со своими мыслями или поработать, тебе никто не станет мешать. С другой стороны, нет в таком полете и чувства спонтанного товарищества, которое может возникнуть в русском купе.

Потребность иметь вокруг себя некое пространство – это свойство американской психики, которое, как я думаю, идет от их представления о природе вещей. И если мы не такие, ведем себя иначе, чем американцы, то только потому, что и на мир мы смотрим совсем по-другому. Для американцев общество начинается с личности. Для нас – с коллектива. Для них интересы отдельного человека, его права, возможности – это точка отсчета, это вершина, с которой американец смотрит на мир в целом, как раз то, что принято называть индивидуализмом. Мы же смотрим на мир коллективистски: для нас важнее сначала обеспечить интересы государства, общества, а интересы отдельной личности – это уж как получится.

Это были мои первые впечатления об одном из отличий между нами и американцами. Но чем больше я узнавал эту страну, тем яснее видел, как поверхностно мое понимание национального характера, что все совсем не так просто и с их персональным пространством, и с их знаменитой улыбкой, которая обычно так раздражает нашего брата, зачастую угрюмого и неулыбчивого. Пустая, мол, у них улыбка, осуждаем мы американцев, фальшивая, за ней не стоит ни настоящая радость, ни удовольствие, ни веселье. Что верно, то верно – этих чувств за ней не стоит. А что стоит, почему мы неизменно видим эту улыбку даже тогда, когда по нашим представлениям она не совсем уместна?

Оказывается, за этой неунывающей улыбкой стоит примерно то же, что в Америке подразумевает вопрос «Как дела?». Это ведь только мы в ответ на него по простодушию нашей натуры можем затянуть горькую песнь о своих проблемах и трудностях, болезнях и несправедливости жизни. Чему, кстати говоря, я неоднократно был свидетелем и видел, как американцы, с трудом подавляя скуку, пытаются из вежливости дослушать этот рассказ. В Америке же на вопрос «Как дела?» возможен только один ответ: «Все прекрасно». Все прекрасно, даже если рушится семья, потеряна работа и единственный ребенок стал наркоманом. Такой ответ, как и та самая улыбка, – это просто социальный ритуал, социальный стандарт, как и любые другие общепринятые правила поведения. Подзывая официанта в ресторане, вы же не станете бить кулаком по столу, а поднимите, как это принято, руку, пытаясь установить с ним визуальный контакт. Так и тут, правила поведения и хорошего тона предписывают вам улыбаться, сохранять на лице выражение доброжелательности, независимости и уверенности в себе. И никого не касается, что творится под этой маской, что творится у вас на душе. А под маской могут быть растерянность, грусть, гнев, страх, боль и еще Бог знает что – как раз то, что вы хотели бы скрыть от окружающих. Все должны видеть только улыбку.

Американцам эта улыбка дается без всякого напряжения, она появляется на лице непроизвольно, когда того требует ситуация. Лицо словно прячется за стальную маску. Маска улыбки универсальна, она излучает дружелюбие, помогая легко и быстро общаться с окружающими, вселяет больше уверенности в хозяина, как хорошо сидящий костюм, и в то же время своею «сталью» защищает от постороннего вмешательства в вашу частную жизнь. Она создает психологическую дистанцию, изолируя людей друг от друга. И даже если, допустим, ваши друзья или коллеги замечают, что улыбка ваша натянута, что все у вас сегодня валится из рук и явно что-то с вами сегодня не так, едва ли они станут приставать с расспросами. Разве что кто-то может спросить: «У тебя все в порядке?» Но не более того. Но это не столько равнодушие или черствость, сколько опять-таки социально предписанные правила поведения, которые, кстати, продиктованы вполне рациональным соображением: а вдруг вы этого не желаете. И в большинстве случаев эти опасения будут оправданны. Да, американцы, как правило, предпочитают справляться со своими трудностями самостоятельно и, скорее всего, не станут делиться своими проблемами даже с друзьями, а то и с близкими родственниками.

Кстати, об отношениях с близкими родственниками. Особенно для нас непривычны отношения между родителями и детьми. До тех пор пока ребенок ходит в школу, то есть до 18 лет, особых различий я, правда, не замечал, разве что американцы испытывают больше уважения к личности ребенка. Меньше попыток навязать свою волю и очевидна готовность предоставить детям больше свободы выбора. Но когда молодым людям исполняется 18, они, как правило, спешат выпорхнуть из родительского гнезда. Одни поступают в университеты, очень часто в другом городе, другие, кто идет сразу работать, тоже редко остаются с родителями, предпочитая жить на съемной квартире, даже если делать это приходится на паях с другими молодыми людьми, то есть жить в коммуналке. Это тоже своего рода социальный ритуал, к которому родители абсолютно готовы. В период учебы родители обычно помогают своим чадам материально, а дальше все – дети должны сами справляться со своими проблемами. И те и другие понимают, что расстаются навсегда. Не буквально, но все-таки…