Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Следователь и не возражал. Он просто отправил его к врачам-психиатрам. На экспертизу. Научно проверить, не сбрендил ли, часом, наш Трубкин? Нет ли сдвига по фазе? Очень странный товарищ: все молчал — и вдруг так проявился.

Отправлен был Трубкин к экспертам из самых благих побуждений. С робкой надеждой: а вдруг!.. Вдруг признают его сумасшедшим! Не будет тогда бедный Трубкин сидеть. А будет лечиться. И дело удастся спихнуть медицине, не ломая голову в поисках подходящей статьи.

Ответ врачей не замедлил. Если свести пространное заключение к одной-единственной фразе, звучать она будет вот так: «Поступок Трубкина свидетельствует не о расстройстве его душевной деятельности, а о том, что он находился в здравом рассудке, действовал осознанно и целесообразно, понимая всю ответственность и свой долг».

Ясно? Куда уж яснее… До чего же трудно, однако, сойти с наезженной колеи! Ясно, кто преступник, кто пострадавший, но права потерпевших почему-то вдруг получают два хулигана и подруга убитого. Ясно, что судить Трубкина не за что, но его отправляют домой не работать, а молить коллектив взять «убийцу» на поруки! Пусть попросят, мол, сослуживцы пожалеть хорошего человека, пусть дадут обещание: Трубкин больше не будет. Раскаялся. Осознал.

Коллектив решительно отказался. Вот что сказано в письме, отправленном прокурору:

«Мы, 231 человек, собравшиеся для обсуждения возможности взять на поруки тов. Трубкина В. В., считаем неправомерной саму постановку такого вопроса. Наш товарищ, ведущий инженер отдела главного конструктора, один из лучших работников нашего коллектива, Владимир Васильевич Трубкин, человек высоких душевных качеств, большой культуры и воспитанности, остро реагирующий на любую несправедливость, попал в тяжелую беду.

Зная тов. Трубкина, работая с ним бок о бок, мы с уверенностью заявляем, что он мог поднять руку на человека, только защищаясь, спасая себя и свою жену. Такое поведение заслуживает не снисхождения, а поощрения, так как соответствует требованиям нравственного кодекса, существующего в нашем обществе. Любой честный человек, любой порядочный мужчина в подобной ситуации обязан был бы поступить точно так же.

Уважаемый товарищ прокурор! Мы просим немедленно снять с тов. Трубкина незаслуженное обвинение. Уведомляем вас, что мы будем бороться за свободу, честь и доброе имя нашего товарища до тех пор, пока справедливость полностью не восторжествует. Принято единогласно».

Начальник следственного отдела прокуратуры области Алексей Михайлович Вернидуб не знал, какое письмо идет из Электростали в Херсон, но, получив известие о предъявленном Трубкину обвинении, передать дело в суд не согласился. По его докладу в дело вмешался областной прокурор Анатолий Николаевич Семенов. Он сразу понял, что к ответственности привлечен невиновный.

Судьба дела, однако, была уже предрешена. И вот почему.

16 августа прошлого года, то есть меньше чем за месяц до драмы на Казацкой косе, пленум Верховного суда СССР принял постановление, где, в частности, сказано:

«Право на необходимую оборону является одной из важных гарантий реализации конституционных прав и обязанностей граждан по защите от общественно опасных посягательств интересов Советского государства и общества, социалистической собственности, общественного порядка, жизни, здоровья, чести и достоинства советских людей».

В этом постановлении, очень точно отражающем давно назревшую общественную потребность, сказано еще, что «граждане имеют право на применение активных мер при защите от общественно опасного посягательства путем причинения посягавшему вреда, независимо от наличия у них возможности спастись бегством или использовать иные способы избежать нападения».

В этом постановлении сказано, наконец, что «состояние необходимой обороны возникает не только в самый момент общественно опасного посягательства, но и при наличии реальной угрозы нападения. Состояние необходимой обороны может иметь место и тогда, когда защита последовала непосредственно за актом хотя бы и окон-ченного посягательства, но по обстоятельствам дела для оборонявшегося не был ясен момент его окончания… Суды должны учитывать не только соответствие или несоответствие средств защиты и нападения, но и характер опасности, угрожавшей оборонявшемуся, его силы и возможности по отражению посягательства…»

Зачем я так обильно цитирую это постановление? Затем, что значение его выходит далеко за рамки чисто юридической сферы. Средствами права оно стимулирует гражданскую активность личности, поощряя не трусов, а смельчаков, давая гарантии не смиренным и робким, а гордым, решительным и благородным. Тем, кому невмочь ползать на брюхе перед садистом и хамом, кто не может позволить пьяному хулигану даже самую малость хозяйничать на нашей земле, упиваясь силой, глумясь и топча.

Конечно, право на необходимую оборону признавалось законом всегда, и постановлений, толкующих этот закон, тоже хватало. Но у нынешнего постановления есть одно существенное достоинство: оно не снабжено стыдливыми оговорками. Нет в нем бесконечных «с одной стороны», «с другой стороны», «наряду», «вместе с тем» и «однако». Нет всевозможных «подушек», создающих видимость объективности, а на самом деле отражающих лишь отсутствие четкости, ясности, принципиальности.

Читаю новое постановление пленума Верховного суда СССР: есть позиция! И она однозначна: пусть не надеется хулиган, что закон свяжет кому-нибудь руки в борьбе с беззаконием. Пусть не думает, что, опасаясь последствий, сробеет, стушуется жертва, побоится дать волю естественным человеческим чувствам.

Человеческим чувствам! Я подчеркиваю именно это. Не пресловутая «соразмерность», не дозировка дозволенных действий, не «око за око» — чувство, движение благородной души получают правовую охрану. Потолок терпимости к надругательству над личностью неизмеримо поднялся. Покорность и смирение перед лицом торжествующего хама вытесняются из нашего обихода. «Лучше не связываться» — уже не столько признак житейской разумности, сколько нравственный атавизм. Судебная практика активно начала поддерживать тех, кто не связываться просто не может.

Под арестом Трубкин не был — у него отобрали подписку о невыезде. Это дало ему возможность обратиться к нам в редакцию. «Что со мной станет? — спрашивал он в письме. — Расправятся ли со мной дружки хулиганов? Или я буду оболган и осужден? Не хотелось бы ни того, ни другого. Хочу жить с поднятой головой, работать, приносить пользу людям. Объясните, пожалуйста, в чем именно я не прав».

Ничего объяснять мы не стали — позвонили в прокуратуру области: