Николай Соколов - Расследование убийства Российской Императорской семьи

Показания обвиняемого Филиппа Проскурякова, допрошенного мною 1–3 апреля 1918 года: «Пленники вставали утром часов в 8–9, и у них была общая молитва. Они все собирались в одной комнате и пели там молитвы. Обед у них был в 3 часа. Все они ели вместе, с ними за столом обедала и прислуга. В 9 часов вечера у них был ужин, чай, а потом они ложились спать. По словам Медведева, время они проводили так: Царь читал, Императрица тоже читала или вместе с дочерьми вышивала что-нибудь. Гуляли они в день примерно часа полтора. Никаким физическим трудом им не разрешали заниматься (на воздухе)… Я часто слышал их пение, и это были исключительно духовные песни. По воскресеньям у них служил священник с диаконом, приходившие из церкви Вознесения… Вениамин Сафонов начал сильно безобразничать. Уборная в доме была одна, и туда ходила вся Императорская семья. Так вот около этой уборной Сафонов стал писать разные нехорошие слова… А однажды он залез на забор, прямо перед самыми окнами царских комнат, и давай разные нехорошие песни петь. Андрей Стрекотин в нижних комнатах начал рисовать разные безобразные карикатуры. В этом принимал участие и Беломоин: он смеялся и учил Стрекотина, как лучше надо рисовать. Я сам видел, как последний этим занимался…».

Обвиняемый Анатолий Якимов, допрошенный мною 7-11 мая 1919 года, заявил: «Мы охраняли царя и его семью в доме Ипатьева…

Заключенные иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения, Херувимскую Песнь. Но они пели также и какую-то другую песню. Слов ее я не разобрал, но мотив ее был грустный. Это был мотив песни «Умер бедняга в больнице военной». Слышались мне всегда одни женские голоса, мужских ни разу не слышал…

Мне не приходилось непосредственно наблюдать, как Авдеев относился к задержанным. Но я мог наблюдать самого Авдеева. Это был пьяница, грубый и неразвитый; душа у него была недобрая. Если, бывало, в его отсутствие кто-нибудь из заключенных обращался к Мошкину, тот всегда говорил, что надо подождать возвращения Авдеева. Когда тот приходил, Мошкин передавал ему просьбу, и каждый раз Авдеев отвечал: «Ну их к черту!» Возвращаясь из комнат, где жила Императорская семья, Авдеев, бывало, говорил, что его просили о чем-либо, и он отказал. Было видно, что отказ доставлял ему удовольствие: он об этом говорил «радостно». Например, однажды, я это помню, его поросили разрешить открывать окна, и он рассказывал, что отказал в этой просьбе. Я не знаю, как он называл царя в глаза. Но в комендантской он называл всех «они», а вместо «Николай» говорил «Николаша». Как только он прибыл в дом Ипатьева, так начал таскать туда своих товарищей из рабочих…

Все эти люди бражничали с Авдеевым, пьянствовали и воровали то, что принадлежало заключенным. Однажды Авдеев напился до того, что скатился на нижний этаж, побывав в таком виде перед Императорской семьей. Пьяницы шумели в комендантской комнате, страшно орали, спали, где попало, и разводили грязь. Они пели песни, которые, конечно, не могли быть приятны для царя: «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Отречемся от старого мира», «Смело, товарищи, в ногу». Зная Авдеева как пьяницу, человека грубого и злого, я думаю, что он обращался с Императорской семьей плохо. Если судить по его поведению в комендантской, его обращение должно было быть оскорбительным. Припоминаю еще, что Авдеев вел со своими товарищами разговоры про Распутина, и он говорил, что многие говорили, о чем и в газетах писали много раз…»

Такова была реальная обстановка, в которой Императорская семья проживала в Екатеринбурге до первых дней июля.

Изменения, произошедшие в июле. Императорская семья в окружении чекистов под командованием Якова Михайловича Юровского. Причины такого изменения.

В начале июля обстановка претерпела серьезные изменения.

Авдеев, его помощник Мошкин и все рабочие Злоказовского завода, жившие в верхнем этаже, были отозваны.

На место Авдеева комендантом был назначен Яков Юровский. А его помощником стал некто Никулин. Они появились в доме одновременно. Через несколько дней после них прибыли еще десять человек, и они поселились в пустом нижнем этаже, в комнатах под цифрами II, IV и VI. Юровский занял комендантскую комнату, комнату Авдеева, но он не жил в ней: он там проводил лишь день, а на ночь уходил из Ипатьевского дома. А в комнате коменданта жил Никулин.

Что же касается рабочих Злоказовского и Сысертского заводов, продолжавших жить в доме Попова, то их отстранили от внутренней охраны, оставив за ними лишь наружные посты.

Что означала эта перемена? Выше я рассказывал в деталях, что те, кто охранял Императорскую семью с самого начала, были отребьем и грубиянами. Что их привлекало в доме Ипатьева, так это легкая работа или, скорее, прелесть лени и высокая по тем временам оплата: 400 рублей в месяц плюс питание и обмундирование.

Но вот кто регулировал условия жизни Императорской семьи? Кто выбрал специальных охранников и платил им? Кто поставил Авдеева в Ипатьевском доме и кто его потом убрал?

Это были те, кто управлял населением Екатеринбурга. Мы видим из показаний шофера Самохвалова, что «командовал всем» Голощекин.

Еврей Шая Исаакович Голощекин родился в 1876 году в Витебской губернии, и он, вроде бы, окончил гимназию в Витебске, а потом поступил в зубоврачебную школу. Один из его революционных псевдонимов — Филипп. В 1905 году он играл первостепенную роль. Его осудил Петроградский трибунал по статьям 126 и 129 Уголовного кодекса, и он был приговорен к заключению в крепости. Но ему удалось бежать. В 1909 году, снова схваченный в Москве, он был сослан в Сибирь. Оттуда он снова сбежал, потом работал в Москве, потом уехал за границу. Он вступил в ленинскую партию и был избран в 1912 году членом Центрального исполнительного комитета. Он вернулся в Россию, согласно директивам партии, и снова был арестован: вроде бы, в 1912 году. Он прекрасно знал Урал, и он набирал там сторонников среди заводских рабочих, плюс он был там руководителем многих нападений с целью похищения денег, необходимых партии. Отправленный в Сибирь после ареста 1912 года, он познакомился там со Свердловым, с которым с тех пор был тесно связан. После большевистской революции он приехал на Урал в качестве представителя центра и стал играть роль настоящего диктатора. С его бешеной энергией и благодаря его старым отношениям, он быстро организовал вооруженный отряд, состоявший в основном из рабочих. Кроме того, он имел в распоряжении латышей, присланных из Москвы, и мадьяров, находившихся в Сибири в плену. Он был на Урале областным военным комиссаром и членом Совета.

В апреле 1919 года на территории, занятой войсками Колчака, была раскрыта крупная большевистская организация. Все ее члены были схвачены, осуждены военным советом и расстреляны. Приговоренный Семен Георгиевич Логинов, допрошенный мною в Екатеринбурге 4 апреля 1919 года, сообщил о Голощенике: