Николай Соколов - Расследование убийства Российской Императорской семьи

Показания Морозовой: «Комиссия собиралась часто в номере 3, числящемся за Юровским. Тот в гостинице не жил, но почти всегда присутствовал на заседаниях и сидел на почетном месте. Комиссар Голощекин также часто приезжал на заседания».

Показания Швейкиной: «Сначала комиссия собиралась не слишком часто, но примерно за две недели до эвакуации Екатеринбурга, она провела много заседаний, которые шли порой до самого утра. Если судить по этому, заседания были важными: в них принимали участие комиссары Белобородов, Голощекин, Чуцкаев, Желинский и Юровский… Юровский занимал номер 3, но он в нем

не жил. За Голощекиным числился номер 10, но жил он в нем лишь последние 4–5 дней перед эвакуацией».

Никулин также жил в ЧК до переезда в дом Ипатьева. Данные расследования это подтверждают.

Летом 1918 года в городе Алапаевске Пермской губернии находился в ссылке в числе других членов Императорской семьи князь Иоанн Константинович со своей женой Еленой Петровной, дочерью короля Петра Сербского. В июне месяце великая княгиня решила поехать к детям, оставшимся в Петрограде, и прибыла в Екатеринбург, надеясь получить на это разрешение. Ее должны были сопровождать ее секретарь Сергей Николаевич Смирнов и сербский майор Мичич. 7 июля 1918 года они были арестованы и отправлены в ЧК.

Смирнов был допрошен мною 16 марта 1922 года:

«В нашу комнату вошла группа чекистов с неизвестным мне лицом во главе, распоряжавшимся обыском. Это лицо обратило главное внимание на майора: он сам произвел у него личный обыск, обнаружив приемы опытного полицейского. Он сам ломал стоячий воротничок майора, внимательно осматривал подошвы его сапог и т. д… Красногвардейцы, к которым я обратился с вопросом, ответили мне, что человек этот — Юровский, комиссар Ипатьевского дома».

Пока они находились в пермской тюрьме, многие узники погибли. «Я два раза видел Голощекина в тюрьме, — добавляет Смирнов. — В первый раз он был в сопровождении других комиссаров, он обошел камеры, был и в нашей. Я точно знаю, что во время этого посещения решался вопрос о том, кто будет расстрелян. Во второй раз он был у нас в камере в сопровождении какого-то местного комиссара, и тот делал ему доклад о каждом заключенном, кто за что сидит… Голощекин был главным лицом. Роль Юровского в областной ЧК была очевидна».

Откуда взялись те десять человек, которых Юровский привел с собой, обосновавшись в Ипатьевском доме?

Обвиняемый Якимов объяснил в своих показаниях:

«Юровский в первый день своего прибытия спрашивал Медведева, кто несет охрану внутри дома на постах I и II. Узнав, что это «привилегированные» из партии Авдеева, он сказал: «Продолжайте службу, а потом я потребую на эти посты людей из ЧК». Я категорически утверждаю подлинность этих слов. Действительно, через несколько дней эти чекисты прибыли. Их было десять человек. Их багаж привезли на лошади. Чья была эта лошадь, кто был кучер? Я не знаю. Но только всем тогда было известно, что прибыли эти люди из американской гостиницы».

Кто же были эти люди?

Обвиняемые Медведев, Якимов и Проскуряков в своих показаниях называют их латышами. Главную вооруженную силу большевиков в Сибири составляли австро-немецкие военнопленные и латыши, и все привыкли называть «латышами» вообще всех нерусских, которых было много в большевистских войсках и которые играли поначалу главную роль.

Расследование установило, что пятеро из этих десяти человек были нерусскими. Я не знаю их национальности, но из показаний свидетелей следует, что с Юровским они говорили по-немецки. При посещении дома Ипатьева я обнаружил под террасой место, где находился пост часовых с пулеметом, а там надпись на русском языке и на венгерском: «Andras Verhas örsegen 15.VII.1918», что означало, что некий Андраш Вергаш заступил на пост 15 июля 1918 года. Также я обнаружил в саду незаконченное письмо на венгерском языке. По его содержанию было видно, что оно было написано весной 1918 года.

Из остальных пяти людей, сопровождавших Юровского, один был русский; его фамилия была Кабанов. Другие четверо говорили по-русски, но их национальности я не знаю.

Мы видели, что заместитель Юровского Никулин тоже происходил из ЧК. С первых дней июля месяца, с прибытием Юровского и его людей, дом Ипатьева стал владением ЧК. В этом и заключался смысл перемены, и теперь мы посмотрим, что из этого получилось.

Во время заключения в Екатеринбурге имелись люди жалостливые, которые старались смягчить судьбу царя и членов его семьи. Например, Петр Сергеевич Толстой и его супруга Зенаида Сергеевна. В мае месяце некий Иван Иванович Сидоров был отправлен ими в Екатеринбург. Он отыскал доктора Деревенко и узнал от него о том, что Императорской семье живется худо: тяжелый режим, суровый надзор, плохое питание. Сидоров тогда вошел в контакт с Новотихвинским женским монастырем, а Деревенко — с Авдеевым. И было решено, что продукты для Императорской семьи будут доставляться из монастыря.

9 июля 1919 года я допрашивал в Екатеринбурге Августину, насельницу монастыря, а также сестер Антонину и Марию.

Показания сестры Марии: «В прошлом году позвала меня матушка Августина к себе и дала мне следующий приказ: «Надень светское. Будешь с Антониной носить молоко в Ипатьевский дом». И она добавила, что это молоко пойдет Императорской семье. Мы с Антониной надели светское, кака приказала матушка Августина, и понесли четверть молока. А было это 5 июня (по старому стилю). Потом мы стали носить сливки, сливочное масло, огурцы, разную выпечку, иногда мясо, колбасу и хлеб. Все это брал у нас Авдеев или его помощник. Когда нас пускали за забор, мы подходили к крыльцу. Часовой звонил, Авдеев или его помощник выходил, а мы уходили. Они хорошо к нам относились. 22 июня (по старому стилю) какой-то солдат взял у нас провизию, но среди них было какое-то смущение, и они спрашивали друг друга — брать или не брать? Взяли. Мы стали уходить, и тут солдаты с ружьями догнали нас и вернули в дом Ипатьева. Новый комендант Юровский, тот самый, что изображен на фотографии, что вы мне показали, строго нам сказал: «Кто вам дозволил это носить?» Мы отвечаем: «Авдеев приказал по распоряжению доктора Деревенко». А он говорит: «Ах, доктор Деревенко! Значит, доктор Деревенко тут что-то решает!» Видно было, что он доктора Деревенко с Авдеевым обвинял в том, что они оба Императорской семье облегчение делали. А потом он нас спросил: «Вы откуда это носите?» Мы знали, что Авдееву было известно, кто мы такие. А тут, пожалуй, было бы хуже скрываться, и мы ответили: «С фермы носим». — «С какой еще фермы?» А мы ответили: «С монастырской фермы». Юровский тут же наши имена записал и приказал нам отныне приносить только молоко и ничего другого».