Александр Яковлев - Выступления [Сборник]

Страна двинулась к свободе. Отбросила в сторону уголовные статьи из кодекса советской жизни — о насилии, классовой борьбе, революциях, диктатуре пролетариата. Крушение тоталитарной системы создало условия для строительства демократического, правового либерального общества и государства. Со свободными выборами, парламентаризмом, свободой слова и творчества, с нормальным рынком, без страха перед ядерным противостоянием.

Об этих известных и очевидных вещах я напоминаю, чтобы выразить свою горечь относительно того, как легко сегодня и бесхозяйственно растрачивается накопленный опыт Реформации, разрушается с трудом добытая демократическая система координат, обрезаются еще хилые побеги новых ценностей, как радуются «новому курсу» старые и новые противники демократии. Конечно, курс на «ползучую реставрацию» ложится на удобренную почву. Удобренную главным образом большевистским прошлым. Но не только. Ошибками демократов — тоже.

Во-вторых, стало модой политиков и придворных политологов изображать все тягости, горести и беды народа как следствие перестройки, которая проводилась якобы некомпетентно, с просчетами и прочими огрехами. Все это было, но официальная линия целью своей преследует совсем другое, а именно свалить все ошибки последующих лет на Реформацию. К сожалению, этот штамп действует на людей.

Уместно в этой связи обратить внимание на то обстоятельство, что в дни 20-летия мартовско-апрельской революции мы не услышали ни единого слова по этому поводу со стороны светлейшей власти. Можно подумать, что к власти их привели не процессы демократии, а, например, Сталин, физиономия которого в эти дни не сходит с экранов телевидения. Я не верю в случайности.

И снова жажда авторитаризма, тяга к революционным скачкам, рождающим авантюризм, а вместе с ним — безродного, бездушного чиновника, захватившего, как и в прошлом большевики с карателями, власть в стране. Почему?

На мой взгляд, потому, что Россия находится в состоянии давнего противоборства двух основных тенденций — либерализма и авторитаризма. Причем авторитаризм в той или иной форме постоянно берет верх и держит Россию в нищете и рабстве, а либерализм всегда был преследуем властью. Авторитаризм, по сути своей, объективно всегда исполнял роль «пятой колонны», саботирующей и тормозящей естественный ход исторических событий.

Но почему же все-таки сделан такой выбор? Авторитаризм слаще, ума особого не надо, им болеет Россия уже сотни лет. У нас меньше боятся войн, террора или голода, чем свободы, потому как мы пока не знаем, что это такое. Недаром же в обществе загуляла во время Перестройки присказка: свобода — не масло, на хлеб не намажешь. Иными словами, авторитаризм нам до боли и крови знаком. В общедержавной казарме мы уже жили. И все же, уж коль он снова подобран на кладбище России, стоит сказать о его опасности поподробнее.

В силу многолетних традиций авторитарность в нашей стране перенасыщена психологией нетерпимости и догматизмом, не приемлющими перемен. Отсюда и тоска по Ленину, Сталину, Андропову, и возврат к старому гимну, и новая цензура, и активность льстецов, и предложение восстановить памятник Дзержинскому, и обманчивые надежды на военных, способных якобы «навести порядок». Видимо, у новой правящей элиты явно не хватает времени заглянуть в реальную историю страны.

В России до сей поры господствуют феодально-социалистическое мышление, феодально-социалистическое поведение, феодально-социалистические привычки. Вечен поиск «пятого угла», который, кстати, всегда отыскивается.

Зададимся вопросом, какими же механизмами сознания и социальной практики ковалась в прошлом устойчивость авторитарной тенденции?

Прежде всего, паразитированием на тезисе об идеальной грядущей жизни. Если эту мечту постоянно сопрягать с мерзостью бытия, то складывается особый тип сознания. В основе его — люмпенская психология, которая падка на утопии. Да и сознание просто обездоленных людей легко поддается очарованию розовых снов. В самом деле, как жить человеку, который нищ, невежествен, беззащитен, бессилен? Впереди ничего нет, кроме борьбы за каждодневное существование. Детей его ждет та же участь.

Судя по всему, мир не скоро избавится от социальных утопий, если это вообще когда-нибудь произойдет. Питательная почва утопий — практическая и духовная — остается. Вероятно, сохранится и когнитивная почва: утопия играет роль социальной макрогипотезы и тем самым несет свою ношу в процессе познания. Но страшны не утопии сами по себе, а попытки втиснуть их в практику социального устройства. Конечно, человек вправе делать свой выбор, в том числе и тот, бессмысленность которого очевидна. Равно как и общество имеет право на заблуждения, но только в том случае, когда это его выбор, а не нечто навязанное — или силой оружия, или через манипулирование массами. Утопическое сознание в России и сегодня весьма влиятельно. Снова актуальна проблема его бунта против рационализма. В известной мере он продемонстрирован итогами парламентских выборов в декабре 2003 года. Нищенство неизбежно оказывается на поле иррационализма.

Политико-психологический феномен сначала самодержавия, а затем большевизма нельзя осмыслить, не упомянув еще о некоторых особенностях авторитаризма, органично вытекающих из утопической концепции. В том числе неспособность разобраться в подлинном смысле событий, их действительных причинах; доминанта радикального хирургического вмешательства в общественное развитие при острейшем дефиците социального знания и особенно практического инструментария созидания; борьба с видимым и с тем, что кажется таковым, при полном или почти полном невежестве относительно всего или почти всего невидимого, внутреннего, содержательного; слабое понимание механизма веры, которая уже привела нас в никуда.

Понятно, что надежда, питаемая верой, удалена на неопределенное расстояние во времени. Райские кущи, равно как и чистилище, не имеют координат во времени и пространстве. Идеал коммунистического общества тоже никогда не располагал четкими временными (и качественными) параметрами, которые позволяли бы хоть как-то определить, когда же и при каких условиях такое общество будет построено. Но именно отстраненная во времени спроецированность миропонимания на безоблачное будущее и делает благородную цель не просто привлекательной, но и великой.

Вообще заблуждения всякого рода — не просто ошибки, через которые продираются цивилизация, культура. И не только способ познания. Но, видимо, — постоянный спутник развития цивилизации, ее духовной сферы, исторически неизбежная часть прогресса сознания — и по содержанию, и по механизмам проявлений. Великая цель, отстраненная от реальностей, легко расставляет нравственные ловушки человеку и обществу. Она порождает иллюзию, будто ради достижения задуманного возможны и допустимы любые средства. Открывается обширнейшее поле для спекулятивной политики. Подобная идеология и становилась практикой всех насильственных революций.