Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Сперва десяток омоновцев в масках, с помповыми ружьями в руках пытались выломать входную (но железную) дверь в квартиру. Потом их кто-то надоумил и они выломали кухонную дверь, которая тоже была дубовой, но они очень старались.

Ворвались в офис, положили всех на пол (в том числе случайно пришедшего к маме одиннадцатилетнего сына нашего бухгалтера), к этому времени подъехали и журналисты и ворвавшийся бойцы никак не могли объяснить, почему они здесь оказались и чего хотят. Даже документы никакие (хотя бы для виду) не забрали, даже не придумали, кого они здесь ищут. Так и убрались, оставив выломанной дверь, а мне полгода милиция и прокуратура отвечали, что не могут установить, кто и зачем к нам вломился.

Дней за пять или шесть до конференции мы обнаружили, что в железной двери возле замка появились две просверленные дырки. Решили, что нужно дежурить в офисе и по ночам. Это, конечно, тоже было ФСБ замечено и учтено. Но восемнадцатого ноября вызвавшийся дежурить наш компьюторщик Всеволод Шидловский на дежурство опоздал, пришел только в одиннадцать часов вечера и, как выяснилось, опоздал «совершить преступление». Когда он пришел, у подъезда уже стояли четыре милицейские машины, дверь в офис еще не была выломана и Всеволод ее открыл сам. В некоторой растерянности милиционеры объяснили, что их якобы час назад вызвали соседи, возмущенные тем, что из наших окон бросали петарды и нарушали общественный порядок. Эти уверенные в себе свидетели стояли тут же. Но было очевидно, что в офисе никого нет, а хулиган Шидловский к месту своего преступления попросту опоздал. Думаю, что это была неудавшаяся попытка арестовать его, а потом меня шантажировать (проведете конференцию — дадим вашему сотруднику года три за хулиганство, откажетесь — выпустим).

Но возникало одновременно и множество других проблем в последние недели перед конференцией. Секретарь фонда внезапно исчезла, прихватив с собой все записи о входящих и исходящих телефонных звонках. Сменивший ее секретарь явно провоцировал скандалы в офисе и предлагал сотрудникам наркотики. На должность юриста фонда пытался устроиться майор контрразведки даже не уволившийся с предыдущего места службы. За это же время исчез ряд документов из архива фонда, в первую очередь связанных с жалобами на спецслужбы. И уж, конечно, происходила «работа» с намеченными нами выступающими на конференции. Но это было подведение итогов не только «Гласности», но и России и конференция, хотя, конечно, и была ослаблена усилиями КГБ, но все-таки оказалась блестящей по своему составу и по прозвучавшим на ней докладам.

Только Калманович, как и полагается советскому шпиону и сотруднику ГРУ прямо меня обманул и уже в день конференции объявил, что не придет. Александр Яковлев попал в больницу с воспалением легких, а его доклад, который он хотел передать хотя бы для сборника, таинственно исчез из его компьютера. Сатаров, в прошлом помощник Ельцина, обсуждавший план конференции со мной, почему-то в присутствии двух других помощников президента: Краснова и Батурина очень настороженно отнесся ко многим моим соображениям, но прислал для выступления своего помощника В.Л. Римского с очень дельным докладом о коррупции. Гозман мне сразу же откровенно сказал, что «он человек Чубайса» и поэтому выступать не может, под каким-то предлогом отказались и такие разные люди, как экономист Владимир Мау и публицист Виктор Шендерович. Андрея Бабицкого для рассказа о Чечне КГБ просто не впустил в Москву (он работал на радио «Свобода» в Праге), Алексей Симонов так опоздал на конференцию, что сорвал круглый стол о свободе печати и Валентину Оскоцкому (второму содокладчику) пришлось выступать буквально с тезисами на пленарном заседании. Еще и Ковалева не было в Москве и вместо него выступал Лев Левинсон, что, прямо скажем, было не хуже. И все же я был очень доволен конференцией, которая, конечно, не в общественно-политическом (людей в большом зале «Геликон-оперы» впервые было немного — и это тоже была работа КГБ) своем значении и даже не в общественном сознании (почти никто тогда не хотел понимать то, что было сказано), но в своем содержательном уровне была одной из лучших и самых значительных из всего, что сделал фонд «Гласность».

Я, в своем вступительном слове, еще не имея материалов Ольги Крыштановской (она выступала на конференции, но и сама к тому времени не собрала этих материалов) о том, что 35 % кабинета Гайдара состояло из сотрудников КГБ и ГРУ, еще не зная последующих открытий Андрея Илларионова о том, что Гайдар был сам, практически, агентом КГБ в демократическом движении России, говорил об остальных 60 % его правительства и аппарата, как о «доверенных лицах» КГБ и этот термин впервые прозвучал с полным обоснованием именно в этом контексте. Главное же, говорил о так называемом «августовском путче» 1991 года, как о бесспорной победе Крючкова, победе неизбежной по той подготовке, которая была проведена, по той структуре советского общества, которая реально существовала, при любом раскладе сил в эти августовские дни. Этого никто не хотел признавать.

Потом была очень серьезная историческая часть; где основными были доклады петербургского историка Феликса Лурье о провокации, как основе дореволюционного политического сыска, Рудольфа Пихои о планах Берии по захвату власти и более осторожный, но содержательный доклад Георгия Арбатова о планах Андропова.

Параллельно шел круглый стол о судебной реформе, где ее создатель и руководитель Сергей Пашин, генерал Вицин, судья Миронов и другие говорили о ее гибели. Кроме того был целый ряд докладов из Чехии Павела Зачека, сенатора Збигнева Ромашевского из Польши (чем я воспользовался, чтобы рассказать впервые о Собчаке в Мадриде, поскольку Збигнев был свидетелем этого), Ригварса Янсонса из Латвии и много других: Евгения Кима (того единственного депутата Верховного Совета, который признался, что был завербован КГБ), Виктора Тополянского, Шмидта, Вдовина, полковников Макарева и Никулина и других.

Но главное для меня было не в этом. Из упоминавшегося уже доклада Римского о коррупции становилось ясно, что стала она глобальной и поразила сверху донизу весь правящий аппарат России. Из чудовищного доклада Ани Политковской, вырисовывалась буквально фантастическая картина торговли русских офицеров трупами убитых, инициирование нападений на собственные штабы, для чего из лагерей привозились уже арестованные чеченцы, тут же расстреливались и трупы их как нападавших раскладывались на месте сражения.

Не менее впечатляющими были блестящий доклад академика Богомолова (которого я держал в запасе) об экономическом положении России и катастрофа русской хозяйственной жизни. На таком же уровне — Андрея Пионтковского о ее внешней политике, поставившей впервые в русской истории Россию в положение изоляции от всего окружающего мира.