Сергей Батурин - «Ваш во имя революции»: Рассказ о Джеке Лондоне

«Через неделю я буду в Лондоне, — писал он с борта парохода Анне Струнской. — У меня будет пара дней на улаживание всех дел, а затем я исчезну с поля зрения, чтобы понаблюдать коронацию (короля Эдуарда VII. — Примеч. автора ) с точки зрения обитателей лондонских трущоб… Пока же в пульмановских вагонах, нью-йоркских клубах, в курительных салонах пересекающего Атлантику лайнера я встречаюсь с бизнесменами с мировым именем. И, по правде говоря, эти встречи вселяют в меня надежду в успех дела, ибо все эти дельцы — абсолютные невежды и ничего не смыслят в том, какие силы действуют в мире. Они пребывают в блаженном неведении о предстоящем перевороте, но в то же время их ожесточение против рабочих все время возрастает. Как видите, растущее могущество рабочих задевает их…»

Сам же писатель всегда хотел жить с широко раскрытыми глазами, наблюдать все проявления борьбы классов, все изменения, происходящие в мире. Этим желанием объяснялась и его идея изучить жизнь лондонских трущоб. Джек лишь опасался, что у него для этого будет слишком мало времени. Однако пребывание писателя в столице Великобритании для него растянулось на шесть недель: по прибытии в Лондон он получил сообщение о том, что путешествие в Южную Африку отменяется. Он был волен располагать собой как хотел.

Со свойственной ему энергией Лондон принимается за выполнение плана. Авторы некоторых появившихся в последние годы в Англии новых исследований о жизни и творчестве Лондона сообщают, что в осуществлении его идеи ему активно помогали члены лондонской Федерации социалистов-демократов, в частности будущий известный английский журналист Эрнест Хантер. Лондон связался с Хантером и его друзьями с помощью Анны Струнской, которая регулярно поддерживала с ними переписку. По совету Хантера он приобрел поношенную одежду и поселился в районе трущоб.

Выдавая себя за попавшего в беду моряка, Джек быстро завязал знакомства среди окрестных бедняков. Вместе с ними он торчал под дождем в толпе зевак на Трафальгарской площади в день коронации Эдуарда VII. В любое время суток он бродил по тем самым темным грязным улочкам, на которых каких-нибудь пятнадцать лет назад зверствовал Джек-Потрошитель. Зрелище условий, в которых жили тысячи людей, потрясло Джека. «Я достаточно читал о нищете, да и сам повидал ее немало, — писал он Джорджу Стирлингу, — но окружающее меня сейчас превосходит все, что я мог себе представить». То же в письме к Анне Струнской: «От этой дьявольской ямы, называемой Восточным тупиком, я просто заболел… Я вымотан до изнеможения, мои нервы не выдерживают увиденного, я страдаю до глубины души…»

Результатом этого сошествия в ад стала книга очерков с трагическим названием «Люди бездны». Он написал ее там же, в лондонских трущобах, подкрепляя свои собственные наблюдения фактами и данными, почерпнутыми из протоколов заседаний парламента, судебных отчетов, книг, и журналов, которыми снабдили его лондонские друзья-социалисты. Книга выходит за рамки простого свидетельства очевидца, является подлинным социологическим исследованием, основанным на большом документально-фактологическом материале. Незадолго до кончины Лондон признался: «изо всех моих книг я больше всего люблю «Люди бездны». Ни в одну другую книгу я не вложил столько своей юной души и столько слез, как в это исследование экономического краха бедняков».

Закончив работу над книгой, Джек Лондон отправился в короткое путешествие по Европе, побывав в Германии, Франции и Италии. Здесь его застала телеграмма о рождении второй дочери. Он поспешил домой. В Нью-Йорке он снова встречается с Бреттом, обсуждает с ним свои дальнейшие планы. Возвратившись в Калифорнию, он еще раз исправляет рукопись книги и отправляет ее Бретту.

«Сборник «Люди бездны», — объяснял Джек Лондон в письме своему издателю, — как вы скоро поймете, начав читать рукопись, это просто впечатления корреспондента, пишущего с полей индустриальной битвы. Вы, безусловно, обратите внимание на то, что, хотя ее страницы преисполнены беспощадной критики существующих условий, книга не предлагает никаких мер борьбы и не вдается в теоретизирование, — это простое изложение фактов, как они существуют в действительной жизни».

Однако приведенные в книге факты бесчеловечного отношения к рабочим и их семьям говорили сами за себя, вызывали сочувствие борьбе рабочих за свои права, за человеческие условия существования.

Бретт отправил рукопись на рецензию профессору по кафедре английской литературы Колумбийского университета Г. Карпентеру. Отзыв профессора был далеко не вдохновляющим. По его мнению, книга Лондона «не открывает ничего такого, о чем бы уже не писалось». Отметив присущее автору «соединение жестокости и мягкости» и сравнив его в этом отношении даже с Гюго, профессор, однако, высказывался против публикации книги.

Бретт не последовал совету Карпентера. Он, правда, попросил автора внести некоторые изменения в рукопись и дописать к ней «более оптимистическое» заключение. Тем временем работу начали печатать в социалистическом журнале «Уилшайрс магазин». В октябре 1903 года она вышла также отдельным изданием.

«Люди бездны» перекликаются с такими широко известными, хотя и совершенно различными по своему характеру произведениями, как очерки Т. Драйзера о Нью-Йорке, роман С. Крейна «Мэгги — девушка с улицы», бессмертная пьеса Горького «На дне», социологические исследования Д. Рииса. С выходом этой книги за Д. Лондоном прочно укрепилась репутация пролетарского писателя.

В предисловии к книге Лондон писал: «…к жизни «дна» я подходил с одной простой меркой: я готов был считать хорошим то, что приносит долголетие, гарантирует здоровье — физическое и моральное, и плохим то, что укорачивает человеческий век, порождает страдания, делает из людей тщедушных карликов, извращает их психику… Я увидел голод и бездомность, увидел такую безысходную нищету, которая не изживается даже в периоды самого высокого экономического подъема».

Вся книга — с первой главы «Сошествие в ад» до последней «Система управления» — это настоящий обвинительный акт капиталистическому обществу, ее страницы вопиют о попранной справедливости и поруганной чести. Рассказанные писателем жизненные истории простых людей, с которыми его столкнула жизнь в лондонских трущобах, поражают обыденностью и трагичностью, являются ярчайшим примером того, что господствующему классу нет дела до людей труда. Журнал «Индепендент» («Независимый») писал: «одному Лондону удалось воссоздать и донести до нас подлинную реальность» жизни на дне.

Буржуазная критика встретила «Людей бездны» в штыки. Рецензент журнала «Нейшн», например, упрекал писателя в том, что он «описывает лондонский Истсайд так, как Данте мог бы описать ад, будь он «желтым» журналистом». Автор статьи в «Атлантик мансли» считал, что очерки страдают «отсутствием чувства достоинства и твердости как в стиле, так и в духе, без чего их нельзя считать подлинной литературой». Рецензент журнала «Букмен» («Книжник») не нашел ничего лучшего, как обвинить автора в… снобизме, из-за «его глубочайшего осознания той бездны, которая отделяет бедных обитателей дна от привилегированных классов…».