Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

<���…> Я мог предполагать, что не успею доказать правдивость своих разоблачений до выведения меня «в расход» заграничными агентами ГПУ, которое сумеет доказать, что провокатором был именно я, и работа его по разложению вся и всех нисколько не пострадает. Кроме того, я должен был учитывать то обстоятельство, что Савинков и его друзья заклеймили меня после провала НСЗРиС именем предателя, действовавшего в сговоре с советским правительством. Очень легко могло случиться, что я, попав за границу, в результате соответствующей инспирации ГПУ и доверчивости эмигрантов, буду убит кем-либо из белых раньше, чем смогу приступить к разоблачениям [468].

В заключение Опперпут дал объяснение причин, приведших его к побегу из СССР и к выступлению против ГПУ:

Нужны были особые обстоятельства и сильные побудительные причины, чтобы я мог решиться на открытую борьбу с ГПУ.

Одной из таких причин было близко мне знакомое дело эстонского посланника в Москве Адо Бирка и П. Еги. С последним связывало меня чувство искренней дружбы, и все же, под страхом репрессий, я должен был так долго его провоцировать. Это дело, вопиющее по своим подробностям, переполнило чашу моего терпения.

Второй и очень важной причиной было установление тесных отношений с прибывшими из-за границы для антисоветской деятельности участниками белого движения. Только эту боевую группу галлиполийцев, в конце концов бежавшую одновременно со мной (частично в Финляндию, частично в другую страну, о которой пока умолчу), «КРООГПУ» разложить не могло. Бесстрашие и неподкупность этих людей привели к тому, что схема и методы грандиозной провокации ГПУ были вскрыты и изучены.

В результате изучения советской действительности эта группа пришла к заключению, что единственно возможным, в настоящих условиях, средством борьбы с коммунистическим режимом является террор. К такому же заключению пришел и я, дополнив впечатления группы своим изучением аппарата ГПУ и нынешнего положения антисоветского движения в стране.

В период подготовки террористических актов, когда я, для пользы дела и осведомления, все еще оставался в КРООГПУ, мы были преданы и приговорены к расстрелу, о чем меня предупредил один из крупных сотрудников ГПУ.

Мы бежали из СССР и очутились в Гельсингфорсе [469].

На этом завершался автобиографический рассказ Опперпута, выбранный Сегодня для публикации. В следующих двух номерах газеты приводился другой кусок из его записок, относившийся к делу Бирка и зачитанный на процессе в Таллинне. Стремясь со всей осторожностью соблюсти условия, на которых были получены эти материалы, редакция при этом предупреждала:

Приступая теперь к печатанию показаний Опперпута в деле Бирка, мы сохраняем лишь те фамилии, которые были оглашены на процессе Бирка в Ревеле, в открытых заседаниях суда, и стали достоянием печати. В остальных случаях мы вместо фамилий ставим инициалы.

Надо иметь в виду, что показания Опперпута совпадают не только с показаниями самого Бирка, но и с целым рядом показаний других свидетелей [470].

Из защитных соображений редакция решила выпустить из газетного текста приведенные Опперпутом имена чекистов — хотя они и промелькнули раньше в других публикациях о «Тресте»:

Председателем «Легенды» является… известный генерал царской службы, ныне состоящий в красн. армии. Одновременно он и секретный сотрудник «Контр-разведывательного отдела ГПУ» (КРООГПУ) — под кличкой.

Славой особенно «идейного» русского патриота пользуется помощник начальника КРООГПУ, имеющий ряд кличек. Безусловно доверяют и иностранцы, и зарубежные русские многим агентам «Легенд» из бывших военных, ныне очень ловких и решительных провокаторов ГПУ. Все они имеют свои клички и для маскировки служат в разных нейтральных учреждениях. Один из них был первым секретарем советск. посольств, откуда руководил советским шпионажем. Один из видных секретных сотрудников КРООГПУ служит одновременно в советской казенной цензуре, а его сестра — известная чекистка [471].

Завершение публикации записок Опперпута совпало по времени с вынесением оправдательного приговора А. Бирку [472].

Дополнительную достоверность показаниям Опперпута, опубликованным в Сегодня, придала справка, предоставленная его младшим братом Рудольфом Упелинцисом [473]конкурирующему рижскому изданию — газете Слово. В опровержение письма «Старого друга» в Революционной России редакционная статья в Слове сообщала:

Александр Оперпут в 1916 г. по окончании Алексеевскою военного училища в Москве и пулеметных курсов в Ораниенбауме уехал прапорщиком на Кавказский фронт. В октябрьские дни 1918 г. он из армии уехал в Мстиславский уезд Могилевской губернии, где проживали его родные, и поступил там на службу в Губвсеобуч. В Мстиславе, Могилеве и Гомеле он прожил до осени 1920 г., переезжая все время со своей семьей.

Поэтому совершенно неправильны сведения, помещенные в «Рев. России», что А. Опперпут будто бы «руководил кровавыми расправами в Петербурге и Кронштадте осенью 1918 года».

В 1920 г., когда его семья уехала в Латвию, А. Опперпут остался в Гомеле, т. к. не мог получить разрешения на выезд как военнообязанный. В 1921 г. Опперпут перешел на службу в окружи. Всеобуч в Смоленске. Здесь он вошел в савинковскую организацию. Летом того же года Опперпут был арестован агентами Чека. Тогда же с ним переписка его родных прервалась, и они не имели сведений о нем около года.

В 1922 году Опперпут начал снова переписываться с рижской родней, но писал только о своих семейных и личных делах. О своей службе в Чека он ни словом не намекал. Так продолжалось до лета 1927 г., когда он бежал в Финляндию. Оттуда он написал родным обо всех своих приключениях в СССР, потом появившихся в печати.

В мае 1927 г. перед его обратным уходом в СССР, от него было получено с нарочным письмо, где он писал: «Через несколько дней ухожу обратно в Россию. Возможно, что я уже буду убит при переходе границы. Этого я бы не хотел. Дойти до места, сбалансировать свои счеты с ГПУ, бросить первый камень в усохшее болото, сделать первый удар в набатный колокол, а потом, что Бог даст».

На этом все сведения об Опперпуте прекращаются.

Брат его утверждает, что нет никаких сомнений в его гибели, и появившиеся слухи о том, что Опперпут будто бы жив и служит агентом ГПУ, распространяются, быть может, самими же чекистами, чтобы подорвать разоблачения Опперпута.

По утверждению брата, Опперпут был крайне враждебно до конца своей жизни настроен против сов. режима. Его разоблачения повели к провалу целого ряда заграничных отделов ГПУ и спасли от верной смерти ряд ответственных лиц, в том числе ген. Кутепова.