Клаус Хольцманн - Россия. Снова эксперимент

Начну с того, с чем меня еще в молодости проинформировал один человек, охранявший немецких военнопленных. Общаясь с ними, он обнаружил, что многие из них не понимают слова «фашизм». После многих недоумений он, наконец, уяснил, что идеология гитлеровского режима носит название «национал-социализм», или, как сейчас принято кратко выражаться, «нацизм». «Фашизм» — это нечто другое, и возник этот термин в Италии после прихода к власти Муссолини. Само слово это имеет итальянские корни. Так что фашизм старше нацизма примерно на десяток лет, хотя последний по своему радикализму превзошел предшественника. В обиходном употреблении эти понятия смешиваются, от этого трудно отвыкнуть, но следует помнить об их различии. И если помнить об этом, то для российских нацистов ярлык «фашизм» может лишь служить комплиментом.

Между нацизмом и национализмом тоже существенная разница, понятие нацизма шире и включает в себя политический аспект. Не будем углубляться в дебри этого вопроса, и если выразиться кратко, то в реальности «нацизм» — это действие, а национализм — всего лишь предубеждение. Правда, национализм может служить базой, трамплином для прыжка в нацизм, но не обязательно. Но вот недавние события на Украине с молниеносной быстротой как бы объединили эти понятия. Мобильность украинских нацистов взбудоражила весь западный мир, который и до сих пор не может правильно оценить этот всплеск нацизма, озаренный горящими покрышками Майдана. Не знают натравленные Обамой европолитики, да и не хотят знать, что передача Крыма в 1954 году Украине была оформлена с нарушением процедурных норм (не было голосования в Верховном Совете и акта приемки — передачи). Так что Путин абсолютно законно вернул его в состав России. Но подробности об этом в другой книге. Есть еще понятие национальной гордости, понимают его по-разному. Приведем высказывание Артура Шопенгауэра. «Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться. В национальном характере мало хороших черт: ведь субъектом его является толпа…» При всем уважении к великому философу позволим себе с ним не согласиться. Это определение скорее подходит к национализму, да и то с оговорками. Скорее всего, путаница в терминах захватила и немецкого философа.

Конечно, российская история полна зигзагов. Но в ней присутствуют такие моменты, как просвещенный век Петра и Екатерины, вклад России в победу над Наполеоном, литературный всплеск в том же веке, беспримерный подвиг в Великой Отечественной войне. И непонятно, почему рядовой русский человек, предмет нашей темы, не может этим гордиться, как и вкладом в мировую культуру музыки, балета и т. д. Естественно, не всякий человек может быть непосредственным участником этого вклада. Но почему он не может испытывать гордость за своего соотечественника? Национальная гордость в разумных дозах наверняка присутствует у всех народов. Другое дело национализм. Он склонен приукрашивать, более того, оправдывать негативные моменты как истории, так и повседневной жизни, безмерно преувеличивать уровень и достижения своего народа, принижая другие народы. Как правило, всплеск национализма наблюдается в периоды ущемления национального сознания. Характерный пример — Германия. Бурный экономический рост в конце XIX — начале XX века поставил ее в ряд с ведущими на то время державами Англией и Францией. Конкуренция, борьба за рынки сбыта, характерная для того времени, обострилась. Появление нового конкурента не вызвало удовольствия устоявшихся держав. Конфликт стал неизбежным и вылился в Первую мировую войну, длительности которой Германия не выдержала. Результатом стал унизительный Версальский мир, предусматривавший огромные контрибуции и потерю области, в которой сосредотачивался огромный промышленный потенциал. Из стадии бурного роста страна провалилась в бездну кризиса. Национальное сознание было ущемлено, и рост национализма был естественной реакцией. Юная веймарская демократия оказалась беспомощной в кризисной ситуации и была отвергнута народом, возжелавшим прихода к власти «твердой руки». Так невольно национализм перерос в еще более радикальную стадию национал-социализма. Дальнейшее известно. Но надо сказать, что германское общество правильно оценило свое трагическое прошлое и в полной мере извлекло из него уроки. Живя около двадцати лет в Германии, знаю об этом не понаслышке.

Кризис российской государственной системы носит, в отличие от приведенного примера, внутренний характер, хотя определенные круги не прочь утешить себя и народ версией происков Запада. Но так или иначе, национальное сознание ущемлено, и рост национализма вполне предсказуем. Национализм не ощущался в стабильную эпоху советской власти. Лишь в период «перестройки» он проявил свой крутой нрав. Но… не на территории нынешней России, а во многих бывших республиках. Это нашло выражение в серии кровавых конфликтов (Карабах, Фергана, Сумгаит). Парадоксально, но этот негатив проявил себя не в период ущемления национального сознания, а наоборот, его раскрепощения. Советская власть держала эти настроения в определенных рамках. Перестройка разрушила эти рамки, и вулкан, накопив энергию, извергнул ее наружу.

В России этот процесс в начальной форме обнаружил себя уже после падения советской власти, усилился, когда исчезли все сомнения в ущербности нового строя, и совершал далее свое поступательное движение до нынешнего состояния. А вот впечатления человека, вернувшегося в Россию после долгого перерыва и потрясенного картиной, представшей перед ним [51, стр. 43]: «… не могу не сказать о том разгуле расизма, крайнего национализма, шовинизма, которым охвачена нынешняя Россия». И далее на стр. 44: «все вернулось к царской империи с ее черными сотнями, союзом Михаила Архангела и прочими прелестями. В интеллигентской среде не считаются зазорными (уже не говорю — позорными) высказывания типа «терпеть не могу черных», «все чеченцы — воры и убийцы» и столь же «лестные» суждения о грузинах, армянах, азербайджанцах, казахах, узбеках, таджиках и так далее — список бесконечен. Постепенно я прихожу к выводу, что Россия — страна расистов.

И поразительно то, что ни руководство, ни церковь, ни даже правозащитники не считают нужным противостоять этому». Мы посвятили целый абзац впечатлениям человека, столкнувшегося с действительностью, где все оказалось для него неожиданным, настолько контрастировала она с его прежними восприятиями. Отсюда и некоторая резкость суждений. Автор книги приводит аналогию с самым мрачным периодом империи, накануне ее падения. На этом следовало бы сделать акцент, чтобы у некоторых читателей не создалось впечатление об охаивании всей истории империи, ибо русское сознание такие вещи воспринимает весьма болезненно. Здесь уместно привести слова поэта П.Я.Чаадаева: «Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать». Насчет бичевания и унижения сказано, вероятно, для контрастности, но сама мысль правильная. Критика к самому себе и обществу весьма способствует совершенствованию обоих. К сожалению, линия Чаадаева не нашла широкого отклика в русском менталитете. Ну что же, каждый народ имеет свой менталитет, и не все черты его могут вызвать чувство восторга. Но многое зависит от того, как относишься к этому народу. И если относишься с уважением, следует с предельной мягкостью пальпировать болевые точки его менталитета.