Игорь Ефимов - Стыдная тайна неравенства

И час этот пробил в XX веке, как никогда за всю историю человечества.

Ибо именно в начале этого века противоборство между хозяевами знаний и хозяевами вещей достигло самоубийственной остроты. Живя под властью жёстких монархических порядков (Германия, Австрия, Россия, Испания, Италия), хозяева знаний ощущали эти порядки только как гнёт. Они воображали простой народ своим союзником, ибо и он был в положении угнетённого. Когда хозяева вещей пытались объяснить им, что для охраны института собственности нужна довольно прочная политическая структура, хозяева знаний отвечали "значит долой ваш институт собственности", то есть отшатывались в лагерь социализма. На них не действовали даже предупреждения из собственных рядов. Когда русские интеллектуалы, собравшиеся в сборнике "Вехи" (1908), посмели сказать своим собратьям: "мы должны благославлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной",12 это вызвало только всеобщее возмущение в лагере хозяев знаний.

Но и хозяева вещей оказались глухи и слепы к нараставшему подземному гулу. Отказываясь вдуматься в необходимость социальных перемен, к которым призывали хозяева знаний, они близоруко довели принцип охраны собственности до нелепого преувеличения и рухнули в страшную катастрофу Первой мировой войны. Никакие "революционные бесы", никакая "международная закулиса", никакие большевики с немецкими миллионами в кармане (да простят меня Иван Александрович Ильин, Александр Исаевич Солженицын, Дора Моисеевна Штурман и тысячи других честных борцов с большевизмом) не толкали дивизии и броненосцы цивилизованных стран в жерло небывалой кровавой мясорубки. Облака горчичного газа, прошитые пулеметными очередями, и пассажирские корабли, потопленные подводными лодками, — вот последние "аргументы", убедившие миллионы измученных людей в необходимости политических перемен. Подданные русской, австрийской и немецкой империй сказали "хватит", не зная еще, достанет ли у них сил и мудрости выстроить новый строй совместной жизни. "Хуже быть не может!" — казалось им.

Но Муссолини, Сталин, Гитлер показали, что может.

Из всех лозунгов, кричавших с революционных знамён и плакатов, плывших над Европой в 1917–1919 годах, самым могучим был лозунг "равенство!". Однако хозяева знаний слышали в нём лишь "равенство знатного с незнатным, бедного с богатым". Они не верили, не предвидели, не допускали, что в народной душе это горячее слово полыхало в его полном и конечном смысле: равенство всех со всеми.

И наступил час расплаты.

Действительно, существует законная и мужественная страсть к равенству, которая побуждает нас желать, чтобы все были сильными и почитаемыми. Эта страсть направлена на то, чтобы поднять заурядных до уровня великих. Но одновременно с этим в человеческом сердце живёт низменная тяга к равенству, которая понуждает слабых к попыткам опустить сильных до своего уровня и низводит людей до состояния, в котором они предпочитают равенство в рабстве неравенству в свободе.

Алексис Токвиль. О демократии в Америке

Волна индивидуального политического террора, покатившаяся по Европе и Америке с середины 19-го века, представляет собой явление беспрецедентное в мировой истории не только по масштабам, но и по выбору жертв.

Когда-то, в Древнем Риме, братьев Гракхов убили за то, что их реформы подрывали положение крупных землевладельцев. Юлия Цезаря зарезали потому, что он представлял угрозу для республиканского строя. В средневековой Франции Генрих Четвёртый был заколот религиозным фанатиком, протестовавшим против примирения католиков с гугенотами. Русского императора Павла Первого задушили за жестокость и непредсказуемость.

Но с середины 19-го века властьимущих начинают убивать просто за то, что они — власть. Судьи и жандармы, губернаторы и градоначальники, генералы и министры, короли и президенты гибли один за другим, сражённые пулями, разорванные бомбами, зарезанные кинжалами террористов всех мастей и оттенков. Иногда тому или иному представителю власти подпольные комитеты политических экстремистов выносили смертный приговор за конкретное "преступление против угнетённых". Например, "народница" Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова (1878) за жестокость к заключённому. Императора Александра Третьего пытались взорвать за то, что он казнил народовольцев, убивших его отца (1881). Американского сталелитейного магната Генри Фрика анархисты пытались застрелить (1898), обвинив его в массовых увольнениях рабочих.

Но вообще-то в глазах террористов любой представитель власти был заранее виновен и осуждён. Виновен в том, что защищал неспра-ведливый порядок — источник мучений для миллионов невинных людей. И тысячи мирных жителей, на словах осуждающих кровавое насилие, втайне сочувствовали мотивам "борцов за светлое будущее".

Грабитель убивает ради денег.

Ревнивец убивает за измену.

Гангстер — из деловых соображений.

Насильник — для возбуждения похоти.

Паталогический убийца переходит от одной жертвы к другой "бескорыстно", ибо для него сам акт уничтожения другого человека таит непонятный нам фермент наслаждения.

Но все эти убийства общественная мораль осуждает, а судебная власть в любом государстве сурово преследует. Подобные мотивы не оправдывают преступление в наших глазах. И тем не менее каждый год тюрьмы пополняются людьми, которые решились на это злодеяние вопреки угрозе наказания и всеобщему моральному осуждению.

Теперь представим себе, что может произойти в обществе, мораль которого дойдёт если не до оправдания, то до сочувственного "понимания" некоторой категории убийств. Например, убийств во имя "восстановления поруганной справедливости". Тогда мы можем ожидать, что к бомбе и пистолету потянутся уже не только люди, обуреваемые тёмными страстями, но и идеалисты, исполненные возвышенных устремлений. И этих — а их будет очень и очень много — угроза наказания не удержит.

Освежим в памяти кровавую хронику наиболее знаменитых актов террора в конце 19-го — начале 20-го века.

1866 — Каракозов стреляет в российского императора Александра Второго (по делу осуждены ещё 17 заговорщиков);

1869 — Нечаев убивает студента Иванова по подозрению в доносительстве (к суду привлечены 77 человек);

1878 — Вера Засулич стреляет в градоначальника Трепова;

1880 — Халтурин устраивает взрыв в Зимнем дворце в Петербурге;

1881 —убит взрывом бомбы Российский император Александр Второй (казнены пятеро народовольцев, десятки отправлены на каторгу);