Игорь Ефимов - Стыдная тайна неравенства

Возьмите любую деревню, поделите поровну землю, скот, инвентарь между всеми семьями — и через год-другой вы увидите, что у кого-то богатый дом, цветущее хозяйство, тучные коровы, а у кого-то — дом покосился, коровы отощали, сад одичал, куры разбежались. Ибо одни готовы трудиться в поте лице ради улучшения своего благополучия, а другие предпочтут тихое безделье, беззаботность, покой. И ужиться бок о бок им будет очень трудно.

Но уравнитель не хочет видеть эту онтологическую разницу между высоковольтным и низковольтным. Он должен был найти виновника вечного раздора между людьми. И он объявил таковым распорядителя-собственника. Он назвал его страшным словом "эксплуататор" и призвал к устранению его с исторической арены любыми способами — вплоть до физического уничтожения. Все попытки защитить институт собственности на теоретическом уровне объявлялись враждебной классовой пропагандой и карались остракизмом — сначала моральным и интеллектуальным, а затем, по возможности, и физическим.

Понятно, что теории анархистов и социалистов встречали горячую поддержку в народной массе. Но не следует удивляться и тому, что широкие круги образованных людей находили в них логическую стройность, моральную возвышенность, а главное — надежду на то, что вековая вражда, терзающая человечество, может быть наконец-то погашена: стоит только уничтожить главный источник раздора — институт собственности. Хозяева знаний не могли понять и оценить роль хозяев вещей. Анархистами, марксистами, социалистами объявляли или считали себя писатели Горький, Хаксли, Платонов, Бабель, Зощенко, Фейхтвангер, Арагон, поэты Малларме, Маяковский, Пастернак, Неруда, Лорка, учёные Вавилов, Оппенгеймер, Жолио-Кюри, драматурги Оскар Уайльд, Бернард Шоу, Брехт, режиссёры Мейерхольд, Эйзенштейн, Чаплин, художники Курбе, Писсаро, Сёра, Синьяк, Диего Ривера, философы Бердяев, Струве, Сартр и тысячи, тысячи других.

Литературный критик Леон Блюм (ставший в конце 1930-х первым социалистическим премьером Франции) писал, что "всё литературное поколение, к которому я принадлежал [в 1890-е годы] было пронизано идеями анархизма".10 Одним из любимых друзей Толстого был анархист Сулержицкий ("Сулер"), и многие видные анархисты, включая Кропоткина, считали Толстого "своим". "Как и мы, — писал про Толстого один анархистский журнал, — он считает, что любое правительство отравляет всё, к чему оно ни прикоснётся; он не верит, что какой-то закон, правило, предписание сверху может послужить на пользу добру; он ненавидит военную службу, которая несовместима со свободой и справедливостью".11

Анархист Эмиль Генри был прав, утверждая, что анархисты неистребимы, ибо они — повсюду. Полиции было очень трудно бороться с этим движением, потому что анархисты действовали маленькими группами, не связанными друг с другом. Ненавидя все формы подчинения человека человеку, они отказывались создавать какие бы то ни было организации, объединённые строгой дисциплиной. И остаётся только удивляться, что анархистам — при их установке на индивидуализм и децентрализацию — удалось поднять и возглавить мощные массовые выступления в период с 1890 по 1930-е годы.

Движение анархистов-синдикалистов доминировало во многих профсоюзах в начале 20-го века.

Отряды анархистов были мощной боевой силой во время гражданской войны в России (1918–1921).

На Украине армия анархиста Нестора Махно, сражаясь и с белыми, и с красными, удерживала порой огромные территории.12

Но наибольшего влияния анархисты достигли в Испании. Ко времени падения монархии в 1931 году различные анархистские партии там насчитывали до полутора миллионов членов. "В начале гражданской войны (1936) они контролировали почти всю Восточную Испанию… Фабрики и железные дороги Каталонии управлялись комитетами рабочих, а в деревнях крестьяне захватывали земли и учреждали коммуны, наподобие тех, о каких мечтал Кропоткин… Деньги были отменены, землю обрабатывали сообща… и каждая семья получала свою долю необходимого".13

И всё-таки отказ от всяких организационных начал лишал анархистов возможности победить в революционной борьбе. После Первой мировой войны во всех странах, где революция разрушила существовавший порядок, власть захватили партии, спаянные железной дисциплиной.

Принято считать, что фашисты в Италии и национал-социалисты в Германии в корне отличались от большевиков по своему отношению к институту собственности. Но Фридрих Хайек в своей книге "Путь к закрепощению" убедительно показывает, насколько все три движения были близки друг другу. "В Германии пропагандисты обеих партий знали, насколько легко обратить молодого коммуниста в нациста и наоборот. Немало английских университетских преподавателей видели английских и американских студентов, которые, возвращаясь с европейского континента, не знали точно, к кому себя причислять — к коммунистам или к нацистам, но были твёрдо уверены в одном: в своей ненависти к либеральной западной цивилизации".14

Слепое подчинение партии и партийной дисциплине, обожествление партийного единства и силы — вот главный источник мощи коммунистов, фашистов, нацистов. У всех трёх режимов главной и высочайшей целью объявлялось установление нового порядка в мире, для чего необходимо было достижение мирового господства. Все три ввели принудительный труд в той или иной мере. Во всех трёх иерархия партийной структуры начисто отменяла иерархию, создаваемую врождённым неравенством. Вышестоящий распоряжался тобою не потому, что он был в чём-то лучше тебя, а потому что партия поставила его на более высокую должность. Завтра она может поменять вас местами — и всё будет идти, как и раньше. Муссолини (который, кстати сказать, в молодости был марксистом и социалистом) заменил лозунг "свобода, равенство, братство" лозунгом "верить, подчиняться, сражаться".15 И для миллионов низковольтных в этом лозунге таилась мощная привлекающая сила.

Институт собственности — этот последний бастион, защищающий свободу человека от покушений со стороны всесильного государства, — рано или поздно должен был придти в столкновение с тотальной властью правящей партии. С точки зрения новых властителей, свободный рынок был просто удобным и опробованным инструментом регулирования каких-то сфер экономической жизнив стране. Им можно было пользоваться до поры до времени, но можно было и отбросить, если он начинал мешать. И фашисты, и нацисты легко нарушали право собственности, конфискуя имущество своих политических противников или "расово неполноценных" евреев. Большевики попытались начать с полной отмены собственности, но вынуждены были снова ухватиться за эту подпорку и в 1921 году ввели НЭП. Если бы у них хватило терпения оставить НЭП и на 1930-е, Советская России, скорее всего, пришла бы к началу Второй мировой войны гораздо более сильной в экономическом и военном отношении.