Игорь Ефимов - Стыдная тайна неравенства

Уничтожение командного состава Красной армии, при нарастающей угрозе со стороны Германии, при уже начавшихся военных столкновениях с Японией, выглядит шагом самоубийственным для режима, политическим безумием. Если бы Сталин опасался заговора своих генералов, достаточно было бы уничтожить верхушку командного состава. Но нет — террор докатывался до батальонных командиров. Конквест приводит число погибших (по данным советской прессы): маршалы — трое из пяти; командующие армией — 13 из 15; адмиралы — 8 из 9; корпусные командиры — 50 из 57; командиры дивизий —154 из 186; общая численность уничтоженных офицеров — около 43.000.6 На место квалифицированных профессионалов военного дела были выдвинуты необученные новички. Красная армия была настолько ослаблена, что оказалась неспособна, при огромном численном и техническом превосходстве, разгромить небольшую финскую армию в войне 1939-40 года.

Итак, история ясно показывает, что Большой террор уничтожал людей в подавляющем большинстве лояльных и даже преданных режиму; что он привёл к катастрофическому ослаблению военной и экономической силы советского государства; что при честном исследовании террору невозможно найти ни прагматического, ни идеологического, ни экономического, ни военно-стратегического объяснения. И неизбежно возникает вопрос: как мог такой умный, хитрый, умелый, прожжённый властолюбец, как Сталин, нанести себе такой удар? Зачем ему понадобился Большой террор?

Снова и снова логический ум историка пытается атаковать это противоречие — и снова и снова отступает в растерянности. Даже Конквест доходит лишь до признания, что "случившееся в России под властью Сталина не может быть понято и интерпретировано в категориях здравого смысла, если под здравым смыслом мы договоримся понимать то, что житель демократического Запада считает естественным и разумным".7

"Я не могу поверить, что Сталин — это просто вульгарный гангстер", — восклицал страстный представитель лагеря уравнителей Бернард Шоу.8 Мыслитель-состязатель не побоится подобного допущения. Но и ему будет нелегко поверить, что гангстер мог действовать так явно во вред себе, что он утратил инстинкт самосохранения. Ибо ни тот, ни другой не посмеет поставить под сомнение одну из составляющих рассматриваемого противоречия. А именно утверждение: "Сталин — умный".

Но почему? почему?

Почему образованные и думающие люди продолжают считать умным человека, который разорил сельское хозяйство в великой сельскохозяйственной державе, кормившей до него не только себя, но и половину Европы? который уничтожал преданных ему слуг и соратников? который ни в грош не ставил ни свои, ни чужие обещания, но верил листку бумаги с подписями Молотова иРиббентропа? который отказывался замечать миллионную немецкую армию, подступившую к границам России? который верил, что урожаи можно поднять, насадив лесозащитные полосы? который с важным видом писал свою лингвистическую околесицу?

Почему?!

Да только потому, что сильному уму — хоть уравнителя, хоть состязателя — сладко верить в то, что ум — главная сила, решающая исход любого противоборства в человеческом обществе. До тех пор пока мир подчиняется причинно-следственным связям, сильный ум чувствует себя уверенно, он имеет шанс вознестись над миром и — хотя бы в теории — главенствовать в нём. Какие бы извержения кровавого безумия ни прорывали тонкую плёнку разумности на протяжении мировой истории, рациональный ум ухитряется либо не заметить их, либо подыскать им логическое истолкование. Ибо иначе он потеряет главное своё сокровище — чувство уверенного превосходства над хаосом, сладкую гегелевскую мечту о том, что "всё существующее разумно".

Он рассуждает примерно так: "В долгой и яростной борьбе за власть Сталин победил всех своих противников, включая таких умников, как Троцкий, Каменев, Бухарин. О чём это говорит? Только о том, что он был в чём-то умнее и хитрее их".

Допустить, что в политической борьбе, в кризисную эпоху, главные действующие лица — не хитроумие, не логика, даже не расчётливое коварство, а тёмный инстинкт и иррациональная страсть, было бы слишком болезненным ударом для гордыни сильного ума. Поэтому такое допущение всерьёз не рассматривается ни одним так называемым профессиональным историком.

Парадокс заключается в том, что при всех своих талантах и прекрасной образованности Троцкий не обладал теми важнейшими знаниями, которые даёт только одна школа — школа унижений. Вернее, он окончил только первый класс её: унижения талантливого юноши из еврейского местечка, вынужденного пробиваться внутри сословной, иерархической, сильно заражённой антисемитизмом империи. Для него разрушение империи было естественным концом унижений. Революция покончила с сословным, имущественным, национальным неравенством — теперь врождённое неравенство могло, наконец, проявиться, вынося наверх самых энергичных и талантливых. И, в первую очередь, его самого.

Не то Сталин.

В школе унижений он прошёл все классы, все ступени. Сын пьяницы-сапожника, избивавшего его по любому поводу. Беднейший ученик в церковной школе.9 Недоучившийся семинарист. Несостоявшийся поэт. Революционер, которого используют для уголовных дел. Среди блистательных ораторов и борзописцев — косноязычный нацмен, не владеющий по-настоящему ни одним языком. Бездарный военачальник среди прославленных красных полководцев Гражданской войны.

Как он должен был их всех ненавидеть!

С какой затаённой мстительной страстью шаг за шагом продвигался к моменту торжества над ними. И как он был понятен и близок в этой главной страсти тёмной массе рядовых большевиков!

Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, в своих мемуарах рассказывает, как ей довелось подслушать застольный разговор отца с соратниками о том, что доставляет человеку самое большое счастье. "Самое большое счастье, — сказал разомлевший от вина Сталин, — это хорошо отомстить — и пойти спать".

Конечно, Сталина никак не устраивала ситуация, в которой таланту воздавалось бы должное. На что он мог тогда надеяться? Недоучка, с тёмным прошлым, раскритикованный самим Лениным, не имеющий никаких особых заслуг перед партией?

Но в одной сфере он был гениален. И знал это.

Он был гением посредственности.

Чувства, которые низковольтный испытывает к высоковольтному, бушевали в нём с такой силой, что тысячи и миллионы низковольтных инстинктом, нутром опознавали в нём своего природного вождя. И шаг за шагом проталкивали его к вершине власти. Власти над партией — а значит и над всей страной.

И он не обманул их надежд. Он возглавил армию низковольтных и повёл их на самоубийственное, иррациональное, мстительное уничтожение высоковольтного меньшинства.