Игорь Ефимов - Грядущий Атилла

Видимо, именно этот манящий азарт имел в виду генерал южан, Роберт Ли, когда обронил своё знаменитое замечание: "Хорошо, что война так ужасна — иначе мы могли бы полюбить её".

И другой знаменитый американец, президент Теодор Рузвельт, не раз говорил о войне как о чём-то возвышающем душу гражданина. "Он утверждал, что война является очищающим и объединяющим моментом в судьбе страны и народа. Сталь национального самосознания закаляется в огне битвы. Без испытания войной страна жиреет, дряхлеет, её граждане полностью погружаются в корыстный коммерциализм и наслаждение комфортом". 6

Вся мировая литература, от Гомеровской "Иллиады" до Пушкинской "Полтавы", от эпосов викингов до "Тела Джона Брауна" Винсента Бене, до тысяч романов, посвящённых двум мировым войнам 20-го века, как бы вглядывается в феномен войны с ужасом и благоговением. "И он промчался пред полками, могуч и радостен, как бой", — скажет один поэт. "То было что-то выше нас, то было выше всех", — скажет другой.

А сколько раз ветераны, вспоминая боевые года, признавались, что никогда — ни до, ни после — жизнь их не была так наполнена ясным смыслом, ярким и сильным переживанием каждой минуты бытия. Психиатры написали уже сотни диссертаций о психологических травмах, полученных людьми на войне, разрабатывают различные формы терапевтического лечения. Но, кажется, никто из них ещё не посмел исследовать бывших солдат, для которых травмой явился конец войны, которые пытаются вернуться к этому состоянию, добровольно вступая в отряды наёмников, столь успешно оперирующих сегодня в разных горячих точках планеты.

Вообще мало кто осмеливался вслух и публично восхвалять войну. Зато к миру на всей земле призывали Наполеон, Бисмарк, Муссолини, Гитлер, Сталин. Однако, как и всякая человеческая страсть, страсть к войне реализует себя не в словах. Она может долго таиться в человеческом сердце, но вот подкатит очередной исторический стык — поворот — встряска, дунет политический ветерок на вечно тлеющую национальную или религиозную рознь, выскочит на сцену очередной маньяк-предводитель — и готово дело: пылает очередная Босния, Руанда, Дарфур, Чечня.

До тех пор пока мы остаёмся в плену иллюзии, будто ВСЕ люди на Земле хотят мира, мы не сможем выполнить поставленную перед собой задачу: отыскать в годах грядущих нового Аттилу. Ведь по понятиям благомыслящих его там просто не должно быть! Но, чтобы выполнить задачу, нам — увы — придётся также расстаться с иллюзией ещё более распространённой: будто убийство одного человека другим вызывает безотказное отвращение и осуждение в сердцах ВСЕХ нормальных людей.

Мы все знаем — или хотя бы с детства помним — радость игры. Но мы редко обращаем внимание на то, что любая увлекательная или азартная игра непременно содержит в себе элемент преодоления какой-то чужой воли, воли "не-я". Все спортивные игры, борьба, бокс, скачки — самый наглядный пример, здесь преодолеваемая воля соперника предстаёт перед нами энергично и неоспоримо. Игра охоты, игра рыбалки, игра погони за бабочками тоже имеют вполне зримый объект преодоления — воля бегающей, летающей, плавающей и водоплавающей добычи. Но даже когда человек просто занят разгадкой кроссворда, решением шахматной задачи, пасьянсом или складыванием головоломки, он находится в состоянии противоборства — с невидимым составителем — сочинителем — задачи или просто с хаосом, который сопротивляется попыткам упорядочения. 7

Мы любим побеждать — с этим никто не станет спорить. Но "побеждать" всегда означает "преодолеть чужую волю". Почему же мы так изумляемся, когда сталкиваемся с предельной формой преодоления воли живущего рядом с нами человека, с предельной формой победы над ним — немотивированным убийством? Почему кидаемся искать причины, дурные влияния, ошибки воспитания, горькие обиды? Почему зовём на помощь психиатров и требуем от них изобрести какой-нибудь "синдром" с головоломным названием, которым бы мы могли заслониться от простой и страшной истины:

Человек способен наслаждаться убийством как таковым, способен совершать его без всяких посторонних побудительных причин и мотивов.

Авель ничем не обидел Каина, ничем не угрожал ему. Каин убил его потому, что "грех лежал у дверей его сердца" и он не захотел "господствовать над ним" (Бытие, 4:7). Конечно, Священное писание скотоводов-иудеев выставляет злодеем Каина-землепашца, а невинной жертвой — пастуха Авеля. Авель умер бездетным. Наши гены приводят нас к Каину.

Мы всеми силами уворачиваемся от этой простой истины только потому, что вся наша воспитательная традиция, со времён Века просвещения, учит нас: естественные порывы человека — превыше всего. И если допустить, что жажда убийства притаилась среди естественных порывов человека, что же станется с главным догматом нашей гуманистической веры?

Нужны высокие и прочные стены морали, религии, законов, чтобы удерживать этого зверя в человеческой душе. Война и бунт знаменуют временное крушение стен — тогда-то зверь вырывается наружу и показывает свои клыки. Однако и мирные времена не оставляют нас без ярких примеров. Конечно, когда подросток входит в школу с папиным ружьём в руках и открывает огонь по одноклассникам и учителям, мы спешим объяснить это тем, что его дразнили товарищи, а учителя ставили заниженные отметки. И когда какой-нибудь маньяк стреляет в президента или кинозвезду, причина якобы ясна — жажда мировой славы. И уволенный почтальон, конечно же, имел основания гоняться с пистолетом за своими бывшими сослуживцами по всему почтовому отделению. У Иосифа Козинского и Тимоти Маквея бродили в мозгу радикально-завиральные идеи — они и толкнули их на страшные деяния.

Но вот что нам делать с так называемыми "серийными убийцами"? Как объяснить их? Сколько ни старались психиатрические светила навесить ярлык какой-нибудь болезни на Давида Берковица ("Сын Сэма"), Теодора Банди, Джеффри Дамера, Андрея Чикатилло и прочих, ничего не выходило. Сам тот факт, что они так долго и умело уворачивались от армии полицейских, разыскивавших их, говорит о вполне нормальном функционировании умственных способностей. Они переходили от одной жертвы к другой, не испытывая никакой личной ненависти, выбирая их часто наугад, спеша воспользоваться стечением "удачных" обстоятельств. Конечно, воспалённый эротизм играл свою роль в какой-то части этих преступлений. Но куда деть тогда Чарльза Мэнсона, который посылал на убийства своих подручных? Или тех двух американских снайперов, которые убивали незнакомых им людей из гнезда, сделанного в багажнике автомобиля? Они не только не могли прикоснуться к своим жертвам, но даже не видели их лиц. А с тем неутомимым москвичом, который убивал гуляющих в парке пенсионеров ударом молотка по голове и потом обиженно доказывал следствию, что нет, его жертвы исчисляются не жалкими четырьмя десятками, а рекордными шестью (2007)? А с корейским студентом, расстреливавшим в упор своих сокурсников и преподавателей в университете Вирджинии (2007)?