Коллектив авторов - О фантастике и приключениях (О литературе для детей. Выпуск 5-й)

Во-вторых, исключительное вовсе не обязательно лишено типического значения.

Авантюра Чичикова, скупавшего мертвые души, несомненно исключительна. Но какой типичной оказалась эта авантюра в бессмертном романе Гоголя, с какой убийственной остротой обнажено в нем лицо крепостничества! Бесспорно исключительна, необычайна и судьба чиновника, который невольно чихнул на лысину вельможи и от огорчения, от страха умер. Но разве не нарисовал Чехов в этом рассказе типический образ маленького чиновника, — забитого, испуганного, придавленного начальством? Ясно, что в исключительном эпизоде может с предельной остротой проявиться типическое.

Что же отличает приключенческую книгу, скажем, от исторического или «производственного» романа? Материал и идейно-художественная задача автора.

Материал данного жанра — приключение. Приключение пограничника или чекиста, следователя по уголовным делам или моряка, геолога, летчика, танкиста.

С приключением связано понятие исключительного — ведь далеко не всякий боевой поход, не всякая экспедиция— приключение. Исключительное, следовательно, коренится в самом материале, изучаемом писателем, в самой реальной действительности.

В мирной семейной или производственной жизни нет и не может быть такого обилия неожиданностей, случайностей, внезапных столкновений, опасностей, как в бою, в пограничном поиске, в плавании по неведомым водам.

Отсюда — исключительность обстоятельств, характерная для данной человеческой деятельности, столь же доступной для художественного обобщения, типизации, как и любая иная.

Говорят еще, что сюжет в приключенческой литературе играет особо важную роль. Это в общем верно, но отнюдь не освобождает от работы над сюжетом авторов «производственных» или «колхозных» романов. Нечего греха таить, — благородная тема труда нередко дискредитируется скучным, бессюжетным, вялым изложением, пассивной иллюстративностью. И книга остается на полке магазина или библиотеки, не согретая прикосновением читателя. Обо всем надо уметь писать занимательно.

А ведь получилось так, что приключенческая литература стала у нас своеобразным убежищем острого сюжета.

Я убежден, что слабость сюжета свидетельствует о нечеткости идеи автора, лишь регистрирующего общеизвестное. И наоборот, — конкретность идеи, рожденной активным проникновением в жизнь, требует для своего выражения и строгой композиции и отчетливости сюжета.

Чем яснее он, тем определеннее высказана в произведении авторская мысль.

Тема приключенческая предполагает острейший, захватывающий сюжет.

Безусловно, — прежде всего в сюжете, в перипетиях поиска или борьбы заключается та чудесная притягательная сила, которую мы именуем занимательностью.

Занимательностью, фигурирующей в статьях строгих критиков обычно с прибавкой словечка «ложная». Однако критика еще не потрудилась исследовать природу занимательного в литературе. Нередко ее рассматривают как авторский прием, вносимый в жизненный материал.

Неверно! Занимательное — в самой жизни. Разве не занимателен сам по себе полет советского искусственного спутника? Или поход наших людей в Антарктику?

Если дело, начатое человеком, смелое и сулит препятствия, опасности, неожиданности, если исход его неясен, мы с волнением следим за событиями и как бы вовлечены в приключение. Это и есть занимательность.

Она тем острее, чем труднее приходится герою, чем глубже тайна, чем важнее истина, добываемая им.

Конечно, не только чекисты, пограничники, следователи или географы переживают приключения. В той или иной степени они свойственны каждой профессии, тем более в нашей стране новаторства, отважной трудовой инициативы. Диву даешься, — почему такой народный подвиг, как наступление на целину, до сих пор не привлек внимания писателей-приключенцев.

Романтика освоения прерий Северной Америки наполняет романы Купера и Майн-Рида, знакомые нам с детства. Поэзией степей южной Украины веет со страниц блестящего остросюжетного романа Г. Данилевского «Беглые в Новороссии». Где же в нашей приключенческой литературе романтика суровой борьбы со стихией, которую ведут наши современники на необозримых просторах Сибири, Казахстана, — наперекор засухам, песчаным бурям, бездорожью?

Огромное невозделанное поле лежит перед нашими приключенцами, — темы труда. Конечно, здесь приключение не всегда бросается в глаза, надо уметь его найти, проявить новаторство в разработке сюжета.

Итак, — о сюжете…

Наша печать справедливо осуждает неудачные произведения детективного жанра, построенные по сюжетной схеме и лишенные живых героев.

Надо прямо сказать, — оригинальный, увлекательный сюжет не может состояться без живого героического характера. Речь идет, разумеется, о художественной литературе, а не о научно-популярной, по-своему занимательной.

Все согласятся с тем, что «Приключения Шерлока Холмса» принадлежат к вершинам занимательного в мировой литературе. Это превосходный образец сюжетной прозы. Но попробуйте удалить характеры — трезвого аналитика Холмса и его друга Ватсона, как бы оттеняющего своими заурядными догадками мастерство следователя и знатока людей. Попытайтесь устранить галерею типов буржуазного общества, изображенную Конан-Дойлем, — клиентов Холмса и преступников, развращенных тиранией золотого мешка. Например, отца, который меняет свою внешность и ухаживает за собственной дочерью, мистифицирует ее, чтобы оттянуть ее замужество и неизбежную выплату приданого. Нет, совершить такую операцию просто немыслимо. Ведь своеобразные, неповторимые судебные загадки неразрывно связаны с индивидуальными характерами злодеев. И на место Холмса не подставишь любого следователя — только он способен так решить задачу. Механика следствия не безлична, — на ней ясно виден «творческий почерк» Холмса.

И кроме того, от исхода следствия зависит судьба потерпевших, отчетливо выступающих в произведении и полюбившихся читателю.

Так же немыслима эпопея розыска следов погибшей полярной экспедиции без характера Сани Григорьева — героя романа В. Каверина. Этот розыск — дело его чести, он теснейшим образом входит в личную судьбу Григорьева, в его призвание.

И здесь героический характер движет сюжет. К сожалению, этого не обнаруживаешь во многих наших приключенческих книгах. В повестях детективных, то есть посвященных разгадке политического или уголовного преступления, сухой техницизм, быть может, особенно заметен. Немало вышло повестей, где ход сюжету дает лишь служебное задание. Выполняется оно добросовестно, по всем правилам, но… На место безликого капитана Иванова можно поставить капитана Петрова со столь же неясными чертами лица и характера, и решительно ничего не изменится. И повести такого рода напоминают учебный плакат, демонстрирующий воинскую тактику, — ведь фигурки на нем вовсе не обязательно должны обладать индивидуальными свойствами — важно лишь, чтобы они носили положенную форму и были вооружены.