Коллектив авторов - О фантастике и приключениях (О литературе для детей. Выпуск 5-й)

Нет в этих книгах такого героя, за подвигами которого неотступно следит читатель, героя, которому он сочувствует, подражает. Кстати, ведь не случайно у нас возник разговор о народной сказке. Там тоже всегда добро торжествует, а зло бывает наказано. Но в сказке с первой страницы, с первых строк мы видим благородного героя — и мы ему сочувствуем, мы как бы сливаемся с ним воедино. Это высокое свойство сказки должно быть непременной принадлежностью и приключенческой книги. По сути дела ведь только та книга из этого жанра и хороша, которая властно воздействует на воображение читателя, зовет и поднимает его на подвиг.

А для того, чтобы читатель с доверием относился к тому, что рассказывает писатель, нужно помнить всегда о чувстве меры. И, право же, уходя в космические просторы, не забывать о далеко еще неизведанной и неразведанной старушке-Земле.

Неужели на таких просторах нашей страны, как Сибирь, Дальний Восток, Памир не найдется достаточно материала, чтобы его романтикой очаровать, увлечь юных и не юных читателей?

Я за приключенческую литературу, но только литературу высокого идейного накала, за литературу, которая ведет за собой на подвиг.

В наше богатое событиями время мы наблюдаем не только новые открытия в пределах старых наук. На наших глазах возникают и новые науки или совершенно новые комбинации старых.

Все это связано с проблемой кадров. Специалисты любой отрасли могут, конечно, привлечь в нее рвущуюся к знаниям молодежь.

Но за то, чтобы часть молодежи рвалась именно в их область, отвечают те, кто формирует научные интересы юношества: педагог и писатель — автор научно-фантастического произведения.

Однако научно-фантастическая литература — это не только «отдел кадров» науки. Писатель еще и соавтор ученого, хотя это соавторство почти не отмечается даже тогда, когда оно совершенно ясно. Кстати, такого соавторства ученые и не требуют.

В поисках научной истины всегда можно заметить некоторую «трехфазность»: мечта — гипотеза — истина.

Научная мечта рождает гипотезу, а проверка гипотезы рождает истину. Каждой такой фазе нашего поиска соответствует свое отражение в литературе.

Для усвоения гипотезы и научной истины нужны учебники и популярные статьи, статьи в научных журналах; для первой фазы, то есть мечты, — научно-фантастический роман и рассказ.

Иногда «пожелать» важнее чем «понять», и в этих случаях язык художественного образа незаменим. Например, стремление ввысь питалось на первых порах бессознательным желанием раствориться в небесной лазури, а когда это стремление окрепло, его не смогли охладить ученые, разъяснившие, что на больших высотах никакой лазури нет и в помине, и, вообще, там не слишком уютно. Для космонавтической мечты стихи Брюсова были, очевидно, полезнее, чем добросовестная популяризация.

Итак, чтобы научный поиск не страдал худосочием, проблема должна формулироваться сперва на языке художественных образов, а уже потом комментироваться на языке точной науки.

К сожалению, это вовсе не считается обязательным.

Хотя фактически все начинается, обычно, с мечты и неразрывная цепь — мечта — гипотеза — истина — существует, соответствующей цепи литературных отражений нет.

Действительно, ведь не бывает же на совещании писателей представителя Академии наук, а на отчетных заседаниях академии не ставят докладов о литературе научной мечты, хотя другие два звена литературной цепи обсуждают.

Итак, как же мы представляем себе задачу научно-фантастической литературы? Чтобы ответить на этот вопрос, заметим сперва, что надо различать «науку для литературы» и «литературу для науки». Пример использования науки для литературы — это употребление научных (или околонаучных) представлений для мотивировки новых сюжетных комбинаций: машина времени, экранирование земного тяготения («Первые люди на луне», «Пища богов» Уэллса) и тому подобное. Об этом мы говорить не будем. Мы говорим здесь о «литературе для науки» и считаем, что она должна:

1. Развивать способность научного работника к собственной конкретной мечте, а того, у кого эта способность начисто отсутствует (есть и такие!) снабжать уже готовыми мечтами.

2. Так волновать предвкушением реально достижимых целей, чтобы ученый не мог расстаться с мечтой, а, как известно, счастливая мысль (переход мечты в гипотезу) рождается из очень, очень сильного желания.

3. Создать атмосферу, способствующую расцвету стиля научной литературы, чересчур засушенного педантами. Действительно, необходимая осторожность в суждениях требует точности, но вовсе не отрицает легкой и непринужденной манеры изложения. Это очень важно.

Ежесуточная мировая продукция ученых необозрима. [51] Курьер из института научной информации скажет вам, что в математическую редакцию каждый день таскают два чемодана новых работ, а в биологическую — четыре, а то и шесть.

Публикация уже перестает играть свою роль. Каталоги и реферативные журналы недостаточны, и люди работают над проблемой электронной «библиографической машины». Самая сногсшибательная идея может утонуть в океане других работ. Язык науки настолько усложнился, что трудно понять, чего хочет автор, пока не прочтешь статью, а рискнуть временем для прочтения можно лишь поняв, чего хочет автор. Пока что этот замкнутый круг еще не очень мешает обмену идеями в пределах каждой узкой специальности, но он мешает сотрудничеству далеких специальностей, нанося огромный вред науке, которая по своей природе комплексна и универсальна. Вот тут-то и должен помочь опыт художественного рассказа и научно-художественный образ. Литературный стиль ученого должен подняться на уровень мастерства популяризации во всех тех случаях, когда это целесообразно.

4. Воспитывать у молодежи вкус к науке, к научному поиску.

Вот и все об общих задачах. Если бы это выступление нуждалось в эпиграфе, то уместны были бы следующие слова из одного недавнего стихотворения Михаила Светлова:

Разрешите теперь призвать вас (как соавторов) к решению одной конкретной научной проблемы.

На страницах журнала «Вопросы философии» вы могли увидеть несколько статей, посвященных математической биологии. Большая часть возникающих здесь вопросов вообще еще нигде не освещалась. Например, в связи с тем, что теория автоматического регулирования уже выходит за пределы, намеченные ее основателями, понадобились новые мерила успехов этой науки, и мы уже говорим о познании автоматики человеческого организма. Так как языком высшей автоматики является язык математических формул, а одним из важнейших приложений биологии является медицина, то вновь нарождающаяся наука может быть названа «математической медициной». Легко представить себе, какие трудности встретятся при подготовке кадров этой новой науки. Самое сочетание слов «математика» и «медицина» говорит о такой комбинации вкусов и влечений будущего деятеля в этой области, которая редко появляется сама и совсем не воспитывается нашей литературой.