Евдокия Шереметьева - Здесь люди. Дневник

Сын подносит ей костыль, к нему примотан пластиковый стакан.

– Сфотографируйте, покажите это. Вдруг кому-то пригодится? А то когда под рукой опоры нет, костылём и не воспользуешься. Мы долго мучились, не знали, как быть. А потом сын придумал!

Когда собрали кресло, Любовь Михайловна даже не сразу поняла, что оно специальное, для управления одной рукой. Сначала по привычке ногой пыталась задействовать систему поворота. Не могла привыкнуть к легкости хода.

Любовь Михайловна стала символом войны. Потому что именно женщины принимают на себя основной удар. Именно они берутся за рутину, тянут лямку, которая кажется слишком нудной и тяжелой. Восстанавливать всё разрушенное, сохранить что есть – кто ещё будет этим заниматься? Любовь Михайловна могла сидеть дома, но не стала.

У войны женское лицо. Именно женское, и никакое другое. Каждый раз, приезжая на Донбасс, я сталкивалась с женщинами невероятной силы.

Когда услышала историю Любови Михайловны, толком её не восприняла. Осознание пришло уже в Москве, когда писала о ней. До меня дошел весь ужас ситуации. Город бомбят из тяжелой артиллерии, все сидят по подвалам. А женщины идут выгребать трупы кур. Это какое-то безумие, абсурд, эту ситуацию невозможно описать. Но именно в такие критические моменты люди совершают настоящие поступки. Становятся героями, как те водители маршруток, которые передавали записки жителей Первомайска.

Такого не видела никогда. В моем сияющем мире, полном красивых людей и высоких идей, вдруг появилось заведение, где живут дети, скажем так – другие. Это не имеет отношения к войне, такие заведения есть везде. Но я столкнулась с ними именно там. На Донбассе.

В интернат мы попали случайно. Туда заезжал один из волонтеров, погибших вместе с Ищенко. Женя сказал, что с едой проблема худо-бедно решена, но с моющими средствами полный швах. У нас с собой ничего уже не осталось, но мы всё равно решили поехать. В здании стоял едкий запах мочи.

«Краснодон, война и боль»

4 февраля 2015 года

Дневник

Попав в Луганск, мы не смогли добраться до Первомайска и довезти гуманитарную помощь.

– Отвезем подарки и конфеты в краснодонский детский дом-интернат?

У нас с собой было немного игрушек и конфет.

Добирались до интерната, когда совсем стемнело, ехали какими-то козьими тропами и долго не могли найти. Где-то вдалеке слышалось эхо от «Градов». С непривычки и на автомате мелькнуло на долю секунды – салют. Но быстро прошло, и накатило жуткое осознание действительности.

– Далеко, не бойся. Сюда не долетает.

Вообще-то, думала, что это будет обычный интернат. Мы сидели в «Газели» и засовывали в пакеты по одной игрушке и горсти конфет.

– Смотри, собачка дурацкая какая – сюда надо больше шоколадных конфет.

– Смотри, какой классный дракончик! Вытаскивай чупа-чупс и к собачке.

Мы так увлеклись, что, когда попали на территорию детского дома, даже не обратили внимания на встречавшего нас странного охранника. Когда мы его проехали, Жека шепнул:

– Это бывший воспитанник дома. Им потом деваться некуда.

Охранник явно был не в порядке. И тут только до меня дошло – это интернат для инвалидов.

К этому оказалась совершенно не готова. Нас встретила медсестра. Вытащили коробки, отнесли их. А в руках у нас были эти дурацкие пакетики с конфетами.

Медсестра смотрит на них:

– Нет, сосалки ребятам нельзя. Только некоторым. Я вам покажу, кому дать можно. Подавиться могут.

Рядом стоят другие работницы.

– Игрушки тоже нельзя. Возьмите штуки четыре.

И начинает загибать пальцами и считать тихо вслух:

– Маша, Саша, Витя… Ну штук пять пакетиков возьмите, я покажу. А остальным прямо в ротик надо класть – причём не целые конфеты, а маленькими кусочками.

Мы судорожно рвём пакеты и ищем мягкие конфеты. Как назло, у нас в основном сосалки. В панике разделяем.

Выходим в коридор – и в нос бьёт затхлый запах. Здесь много лежачих, которые ходят под себя…

Нас ведут коридорами, и мне все хуже и хуже. Готова была к взрывам снарядов, бомбоубежищам, но не к этому.

Тяжело описывать детей с синдромом Дауна, ДЦП и детей, чьих диагнозов не знаю, но видно, что они вообще ничего не понимают – лишь мычат и руки тянут.

Пока шли, Жека сказал:

– Летом здесь снаряды падали в 100 метрах от дома. А куда всех девать? Здесь девчонкам уже полгода не платят зарплату, а они моют горшки, не бросают детей… Героини.

Начинаю вглядываться в нянечек, медсестру – в «девчонок». Читала про ужасы подобных мест, про жестокость персонала. Но передо мной были настоящие женщины. Вы можете себе представить, что такое таскать всех этих детей в подвалы во время обстрелов и бомбёжек?

Есть буйные, есть совсем лежачие. А в интернате персонал в основном женский. Кому эти дети нужны? Куда их вывозить? Эвакуировать? Куда?

Когда мы зашли, начался вой, словно мы попали в улей. Со всех сторон потянулись руки.

Мы бегали между ними и клали в рот конфеты. Некоторые нам улыбались в ответ. Часто было даже неясно, понимали ли они, что происходит. Кто-то кричать начинал. Один ребёнок отказывался брать конфету. Другой вокруг меня бегал и всё время пытался отнять конфеты у остальных.

Был мальчик, который тянул руки, а когда я давала ему конфету, начинал мычать, отворачиваться и руками на меня махать. Я отходила, а он опять руки тянул. Я так три раза к нему подходила, и история повторялась. Ничего не понимала, пока медсестра не увидела меня с мальчишкой:

– Он ест, только если дают из ложки…

Один мальчик, показалось, взял меня за руку, и немного стиснул её, и улыбнулся.

А ещё очень запомнилась девочка. Ей подарили пакетик с игрушкой и конфетами. Она достала мягкое сердечко с ручками. Обхватила его нежно-нежно и прижала к себе, как живое, а потом начала целовать. Целовала и обнимала. Обнимала и целовала.

Я пыталась улыбаться им, пыталась радоваться. А хотелось захлопнуть дверь и убежать. В голове только одно: господи, ведь не бросили этих детей. От многих никакой отдачи, никакой реакции. Они же не скажут спасибо, они же даже не ответят на эту ласку. Многие вообще ничего не понимают.

– Скажите, что вам нужно? Еда?

– Еда у нас есть. Привозят. Вот недавно какой-то иностранец-боксёр дал много еды специально для нашего детского дома… А нам катастрофически не хватает памперсов, особенно пятёрки и шестёрки.

– Что ещё? Много детей?

А в голове мысль: иностранец-боксёр дал детям еду. Детям-инвалидам. Где-то в Краснодоне. На далеком для него Донбассе. А мы?

– Мы вам показали самых адекватных. Наверху лежат повыше вас, у нас же они тут до 18 лет. Так что нужны памперсы для взрослых… Многие только ползают, кто-то только лежит… Нам предложили многоразовые памперсы, но у нас нечем стирать. Порошков, да и вообще чистящих средств нет! Нам памперсы нужны, это просто необходимо.