Карен Степанян - Фабрика лжи [Литература, искусство, культура-борьба идей, мировоззрений, политических систем]

Книги подобного рода составляют существенную часть «массовой культуры» — феномена, являющегося, согласно воззрениям социологов и культурологов стран социалистического содружества, одним из наиболее действенных репрессивных орудий буржуазного общества. «На примере «массовой культуры» особенно отчетливо можно проследить, как ведущие эстетические закономерности, присущие любой культуре, используются здесь в идеологических и политических целях, для сохранения и утверждения существующего социального миропорядка», — пишет советский искусствовед Е. Н. Карцева. «Наша идеологическая пропаганда должна не только останавливаться на авангардистской продукции, предназначенной для «элиты», но и показать сущность другой, неизмеримо более обширной массовой продукции, которая внешне считается «народной» и «популярной», а по сути дела нередко является составной частью страшного, безостановочно действующего механизма, развращающего сознание широких слоев общества, механизма идеологической диверсии и психологической войны», — в таких выражениях формулирует свой взгляд на проблему болгарский писатель Богомил Райнов.

Эти и аналогичные упреки по адресу «массовой культуры» в общем виде соответствовали критическим интонациям, преобладавшим в американской социологической литературе на протяжении большей части послевоенного периода. С начала 70-х гг. отношение к «массовой культуре» становится, однако, заметно более сложным. По мнению группы литературных интеллектуалов, напуганных подъемом авангардистской «контркультуры», основная угроза подлинным духовным ценностям состояла теперь уже не в их опошлении, перемалывании в «культурный асфальт», а в тотальном ниспровержении, продиктованном нигилистическими импульсами «бунтующей молодежи». «Массами в 60-х гг. владела психология богемы, а это означает, что искусство становится для них игрушкой», — писал известный прозаик Сол Беллоу, сокрушаясь уже не по поводу «массификации», которая «проглатывает литературу», а в связи с ее «политизацией», которая использует литературную оболочку для преследования текущих идеологических целей. Еще дальше шли в этом направлении буржуазные социологи, названные вскоре «неоконсерваторами». Н. Глейзер в серии статей, Д. Белл в книге «Противоречия культуры капитализма» (1975), И. Кристол и другие утверждали, что границы между различными уровнями культурной деятельности сделались в США почти неразличимыми и что «массовая культура» не представляет больше былой опасности, ибо «рафинированные идеи… сделались ныне прочным достоянием среднего американца».

С другой стороны, традиционный американский либерализм, испытавший определенное воздействие со стороны эгалитарных идей «новых левых», выдвинул — в лице X. Гэнса, автора работы «Популярная культура и высокая культура» (1974), — точку зрения, по сути реабилитирующую «массовую культуру» и отводящую ей заслуженное место среди других способов удовлетворения интеллектуальных и эстетических запросов нашего современника на Западе. «Проанализировав все претензии, которые предъявлялись популярной культуре, я прихожу к выводу, что почти все они лишены основания и что популярная культура не причиняет вреда ни высокой культуре, ни людям, которые предпочитают ее всему прочему, ни обществу в целом… — утверждал Гэнс. — Популярная культура может сопровождаться некоторыми необычными эффектами, которые, однако, сказываются лишь на меньшинстве, склонном к особой эксцентричности в ее потреблении. В целом же в ней никак нельзя видеть источник угрозы для общества или для демократической формы правления».

Возникшие расхождения проявились в особенно заостренной форме на симпозиуме «Популярное и непопулярное искусство», проведенном в конце 70-х гг. американским ежеквартальником «Партизан ревью». Существенно новый момент в сложившуюся «расстановку сил» был внесен в ходе дискуссии Р. Брустайном, известным искусствоведом, директором Драматической школы при Йельском университете. Брустайн не только поддержал восходящий к Дж. Рескину и X. Ортега-и-Гассету тезис о наличии резкой грани между двумя «уровнями» культурной деятельности, но и заявил, что «сохранение этого отличия является центральной задачей и моральным обязательством американской критики». Называя себя поборником «высокого, элитистского и экспериментального искусства», оратор вместе с тем стремился предупредить и упреки в ретроградстве, склонности к своего рода культурному апартеиду. «Я выступаю за плюрализм и разнообразие культурного развития… Я твердо верю в то, что массовое искусство способно обогатить и оплодотворить более высокие формы культуры», — говорил он, упоминая, в частности, о хрестоматийном примере воздействия джаза на американскую симфоническую музыку, а также о влиянии на «серьезный» кинематограф таких «общедоступных» литературных жанров, как научная фантастика, вестерн и детектив.

При всех оговорках острие выступления Брустайна было направлено все же в первую очередь против тесно связанных с массовым производством явлений коммерциализации и снижения эстетических критериев в сфере культуры. Под видимым «элитизмом» критика скрывались опасения, которые в XX веке, начиная с Рэндолфа Бурна и Эптона Синклера, разделялись поборниками демократического, высокохудожественного искусства — опасения за судьбы настоящей культуры в мире собственничества. Трудна и горька участь художников и интеллектуалов в американском обществе, утверждал Брустайн, едва ли не буквально повторяя аргументацию и даже стилистику тех, кто шестьдесят с лишним лет назад критиковали «искусство Мамоны» с демократических и даже социалистических позиций. «Каким образом можно содействовать развитию большого искусства в обществе капиталистических корпораций, буквально пропитанном эстетическим приспособленчеством под вкусы обывателей», — ставил вопрос Р. Брустайн, разворачивая перед своими коллегами картину подчинения подлинного артистического импульса негласному диктату бизнеса и органов массовой информации. «Независимому», то есть некоммерческому искусству не под силу выстоять перед этой «удручающей тенденцией», и поэтому Брустайн приходил к мысли о желательности раздельного развития двух типов культуры: «Пусть у каждой из них будут свои собственные сферы и формы — Бродвей и Голливуд, журналы на глянцевой бумаге и коммерческие радио- и телепередачи для массовой культуры, а для «высокого» искусства — художественные галереи и внебродвейские театры, «маленькие журналы» и большая литература».

Размышления видного американского искусствоведа, вернувшие, по сути дела, после многолетних дебатов теоретическую разработку вопроса на почти исходную точку, не учитывали многих дополнительных обстоятельств, препятствующих более широкому распространению в США правдивого, социально значимого искусства и прежде всего искусства, вдохновленного социалистическим идеалом. Однако сам пафос неприятия им буржуазной «массовой культуры» фактически перекликался с принципиальной позицией многих советских теоретиков, последовательно разоблачающих негативные проявления в духовной жизни стран Запада.