Александр Севастьянов - Дело Тихонова-Хасис

«Е.Л.: То есть, они действительно признали Тихонова и Хасис виновными? Никакого подлога, как предполагает сторона защиты, нет?

А.Д.: Они не с первого раза так проголосовали. Изначально было семь голосов против трех в пользу того, что вина подсудимых не доказана. Двое колебались. После этого как раз старшина коллегии Мамонов вышел с листками к судье и сказал, что присяжные, мол, не понимают, как им отвечать на некоторые вопросы. Замашнюк посмотрел на эти листы и отправил коллегию “дорабатывать”. И все перевернулось…

Е.Л.: Как можно поменять столько голосов?

А.Д.: Не знаю. Мамонов, когда вернулся от судьи, сказал буквально: “Давайте переголосовывать”. Анна Львовна как голосовала за невиновность Тихонова и Хасис в первый раз, так проголосовала и во второй. Валя — тоже. Еще против обвинительного вердикта был присяжный номер шесть — я не помню, как его звали, мужчина. А вот остальные поменяли мнение. Я не знаю, как и почему — но что вышло, то вышло…

Е.Л.: Во время голосования кто-нибудь из посторонних в комнату заходил?

А.Д.: Да, Алексей заходил, куратор коллегии, который обычно нам доставлял еду и воду, сопровождал нас при выходе из зала. По словам Анны Львовны, как раз когда присяжные не поняли, как отвечать на несколько вопросов, он начал объяснять: “Что вы здесь так долго паритесь? Все понятно, они — виновны”. Он это с самого начала процесса говорил. Еще я знаю, что он постоянно носил судье какие-то распечатки…

Е.Л.: Почему тогда никто из них не встал перед судьей и не заявил о том, что изначально расклад был иным?

А.Д.: Не знаю. Но за три часа до этого так и было. Я звонила Анне Львовне где-то в пять или около того — узнать, как дела. Она мне сказала: “Ребят оправдали”. Затем произошла вся эта история с выходом Мамонова к судье. После этого связи с Анной Львовной уже не было. А потом, бац! — и расклад поменялся. Вердикт почти все присяжные слушали, опустив глаза в пол. А после заседания даже не попрощались друг с другом. Наверное, им было стыдно» [57].

Вот таким манером, от легкого, ненавязчивого, но заметного манипулирования присяжными — до прямого изнасилования их чести и совести, был добыт тот вердикт, в соответствии с которым нам предлагают теперь поверить в преступность Никиты Тихонова и Евгении Хасис. Поверить — и смириться с их тюремным заточением на невообразимо долгий срок.

Поверим?

Смиримся?

Я хотел бы, чтобы читатели, большинство из которых не знакомо с героями моего повествования, никогда их не видело и не слышало, получили бы некоторое более-менее живое представление о них. Ощутили бы их не отстраненно как неких полулитературных персонажей, а вживую. И не с моих слов, а из человеческих документов: компьютерных текстов, материалов прослушки, показаний на допросах третьих лиц, выступлений и писем.

Это важно. Чтобы сквозь журналистскую брехню, лжесвидетельские оговоры и морок следовательских хитросплетений внутренний взор читателей увидел бы не головы в мешках, не маски и не иконописные лики, а живые лица двух заживо похороненных людей. Я нарочно не буду ничего комментировать, чтобы читатели судили сами [58].

«Мы говорим, что сражаемся за Русь. Вдумайтесь в это слово. Это не милые сердцу пейзажи средней полосы это Русскость — крутое, вольное, упрямое начало, которое всегда жило в предках. Именно Русскость сделала возможными все подвиги и достижения, которыми мы гордимся в нашей истории. И именно Русскость — сегодня в ущербе. Она почти выдохлась в современниках. Оглянитесь. Разве окружающие нас обыватели со славянскими лицами и фамилиями — Русские? Разве достойны люди, смиренно терпящие произвол власти и издевательства инородцев, славного имени предков? Они согласились с участью послушных холопов, трепещут при виде ментов, унижаются перед чиновниками и покорно ждут милости из Кремля. Они боятся поднять голову, когда цветные оскорбляют их женщин и избивают их братьев. Как хорошо, что режим догадался прозвать это быдло россиянами. Так хоть мы можем подчеркнуть своё явное отличие от них. Мы — Русские, потому что в нас жива Русскость. Они — уже нет. В них укоренилось рабство.

Мы сражаемся за Русь. Это значит, что мы сражаемся за себя. Потому что сегодня только мы и есть — Русь. После нашей победы мы распространим Русскость на всю страну. Нам противно видеть вокруг себя вечно пьяных слабаков, унылых задротов и торжествующих выродков. Мы вернем людям самоуважение…

А если нас перебьют, то вместе с нами погибнет и Русь.

Демографическая статистика неумолима. Те, кто родился в 1980–1985 годах стали последним многочисленным поколением Русских. Дальше идёт сильный спад русских рождений. Если кто и сможет вернуть эту землю себе, при необходимости выдержать войну и возродить страну для мирной жизни — это мы. Дальше — пропасть. Чурбаны очень быстро сравняются по численности с русской молодёжью и вырежут её. Только наше поколение сможет что-то изменить. И потому мы не имеем права ждать у моря погоды.

Свое благополучие, здоровье, свободу и жизни мы приносим в жертву не окружающим россиянам. Мы жертвуем ради их детей. Потому что тем из нас, кому повезёт дожить до нашей победы, ещё предстоит воспитать из детей соплеменников настоящих Русских. Тех, кем мы сможем гордиться» (т. 19, л.д. 176–177, распечатка из компьютера).

Перед задержанием Тихонова и Хасис оперативные сотрудники в течение целых двенадцати дней, с 23 октября по 3 ноября осуществляли прослушивание их разговоров в съемной квартире. Записи велись вечерами и ночами, если были будни, а в выходные — с утра весь день напролет. Содержание разговоров Тихонова и Хасис, порой достаточно интимное, явно указывает на то, что они даже не предполагали, что их разговоры прослушиваются (накануне суда Женя напишет из тюрьмы другу: «Оказывается, все время, что мы пребывали на той хате, где нас задержали, — нас слушали и снимали. Не знаю, как такое возможно. Так что дом — не крепость в наше время»). Они ничего не утаивали, называли все своими именами, говорили вполне откровенно.

Таким образом, материалы прослушки поистине бесценны не только для установления невиновности подсудимых, но и для характеристики их личностей.

Так о чем же говорили обвиняемые Тихонов и Хасис почти две недели кряду? Все разговоры практически только об одном — о политике, о Движении, его людях, целях, недостатках, о героях и предателях, о мероприятиях, концерте «правых» ансамблей, о чести и совести в Деле, в Политике. Никакой лирики, сексуальных тем. Поразительно!