Леонид Млечин - Степан Бандера и судьба Украины

— А в Киеве успели что-либо посмотреть? Видели, что сотворили немецкие злодеи?

— Жизнь в Киеве бьет ключом. Однако, что характерно — на улицах не слышно украинской речи, как будто это не украинский народ. Украинскую речь мы слышали только в театре. В опере видели «Наймичку», в русском драматическом театре — драму Корнейчука «Миссия мистера Перкинса в страну большевиков». Мы были удивлены, как в Москве, так и в Киеве, реалистичностью постановок и тем, что на сцене в точности отображается быт народа — в комнатах и хатах висят иконы, персонажи пьес крестятся, молятся. В оперном театре мы слышали со сцены чистую украинскую народную речь. На сцене говорят по-украински, зрители между собой делятся впечатлениями по-русски, но они воспринимают все, что говорилось на сцене по-украински!.. В общем вы себе не представляете, как мы довольны поездкой в Киев и Москву. Еще раз приносим глубокую благодарность вам, а также председателю Львовского облисполкома товарищу Козыреву, который выдал нам документы на поездку.

И только после этого долгого рассказа о столичных впечатлениях Карин вернулся к главной теме:

— Вы в начале беседы обмолвились насчет разговоров с генералами. Беседа касалась церковных вопросов?

Замявшись, Костельник ответил:

— Не совсем. Говорили с генералами о политическом положении в Западной Украине. Но прежде, чем рассказывать об этом, я хочу подчеркнуть, что беседа с генералами носит характер секрета. Все же мы считаем себя обязанными информировать вас.

Через товарища Полянского нас попросили к генералам. Приезжаем, сидят трое. Один по фамилии, кажется, Иванов — седой, очень симпатичный, культурный, с умными глазами. Это был, видимо, старший. Второй — по фамилии Сергеев — красивый, симпатичный, с черными глазами, сравнительно молодой. И третий — похожий на латыша. Когда мы зашли, я сказал:

— Уважаемые господа генералы! Мы разговариваем только по-украински, следовало бы, чтобы мы поняли друг друга, пригласить переводчика.

Выступает вперед генерал Сергеев и на чисто украинско-галицкой мове, ей-богу, лучше, чем владею я сам, говорит:

— А я что, не украинец? Будем говорить с вами по-украински.

И начал, начал… Он задает вопросы, мы отвечаем. Он слушает, переводит, а тот, что похож на латыша, записывает.

— О чем же вы говорили? — поинтересовался Карин.

— О том, как начать переговоры с УПА*.

— С так называемой Украинской повстанческой армией*, вы хотите сказать? С нею или с Центральным проводом ОУН*?

— С УПА* и с Центральным Проводом ОУН*.

— Ну, а как же вы думаете это сделать? Где вы их найдете?

— Ну, будем их искать, — продолжал Костельник. — А, может быть, они, узнав, что мы были в Москве, сами придут к нам, поинтересуются, что мы там видели. Воспользуемся случаем и постараемся убедить их в необходимости переговоров с советской властью.

— А кого вы знаете персонально из главарей УПА* или Центрального Провода?

— Боже спаси, никого не знаю, — ответил Костельник.

— Состава Центрального Провода не знаете?

— Не знаю.

— Ну, а Роман Шухевич вам известен?

— Конечно, это же мой бывший ученик, — ответил Костельник.

— Давно его видели?

— Давненько. Если память не изменяет, Шухевич был у меня в сорок втором году. Он ехал с отрядом куда-то в Белоруссию для борьбы с советскими партизанами. Зашел ко мне и просил, кажется, чей-то адрес. Не помню, дал ли я ему этот адрес или не дал, но больше я его не видел.

— А Максима Рубана знаете?

— Не слыхал.

— Как, совсем не слышали? — удивился Карин.

— Не слышал.

Подполковник Карин отметил, что второй участник беседы — Иван Котив помалкивал, лишь иногда улыбался и кусал губы.

— А Николая Лебедя знаете?

— Как же, тоже мой бывший ученик, — с готовностью откликнулся Костельник.

— Это и есть Максим Рубан, — заметил Карин. — А Бандеру Степана знаете? Где он теперь?

— Слышал, что в тюрьме у немцев.

Карин прекратил импровизированный допрос и перешел к следующей теме.

— Вопрос относительно переговоров с УПА* или Центральным Проводом ОУН* возник по вашей инициативе?

— Нет, — говорил Костельник, — не по нашей. Когда мы были на аудиенции у товарища Полянского и рассказали о политическом положении на Западной Украине, он предложил встретиться с компетентными в этих вопросах людьми. Мы согласились. Нас повезли к генералам, и в беседе они нам предложили взять на себя миссию установить контакт с ОУН*-УПА*. Между нами говоря, по этим делам сюда должен приехать один из генералов.

— Вы с охотой приняли на себя эту миссию? — уточнил Карин.

— Конечно, с охотой, чтобы положить конец тем страданиям, какие терпит народ Западной Украины и спасти молодежь, которую ОУН* и УПА* увлекли за собой.

— Ну что же, — сказал подполковник Костельнику и Котиву. — Вы взяли на себя, безусловно, благородную миссию. Желаю вам успеха. Вы совершенно правы, когда подчеркнули, что это является секретом. Не следует об этом распространяться перед кем бы то ни было… Но меня интересует еще одно обстоятельство.

Он обратился к Костельнику:

— Когда вы ехали в Москву, предварительно все же обсуждали вопрос о контактах с ОУН*-УПА*, чтобы содействовать их переговорам с представителями Советской власти?

— Абсолютно нет, — еще раз подтвердил Костельник. — Вопрос всплыл совершенно неожиданно для нас самих.

9 января 1945 года в час дня Карин был приглашен на обед к митрополиту Иосифу Слипому. Прийти не мог, о чем предупредил по телефону канцелярию митрополита. А на следующий день сообщил Ивану Котиву, что просит доложить митрополиту: ему необходимо по важному делу переговорить с ним лично. И был приглашен на 11 января в четыре часа дня.

«Поздравив митрополита с прошедшими именинами, я еще раз перед ним извинился за то, что не мог быть на обеде, — записал в отчете Карин. — Митрополит принял извинение и выразил надежду, что в ближайшее время он устроит обед в такой день, когда моя занятость не помещает мне быть его гостем. По сравнению с тем временем, когда я видел митрополита Слипого последний раз, он очень осунулся. Болезненное, бледное, исхудалое лицо, усталый взгляд, слабый голос».

— Почему вы так плохо выглядите? — спросил Карин.

— Очевидно, по тем же причинам что и вы, — ответил Слипый.

— Я много работаю, — объяснил Карин.

— Потому и я осунулся, — признался Слипый. — Многие хлопоты, затруднения, переживания. Ведь я митрополитствую всего два месяца. Вся тяжесть руководства церковью свалилась на мои плечи.

— Но ваши плечи, ваша экселенция, не столь уж стары, чтобы сгибаться под тяжестью руководства церковью.

— Нет, я уже стар. Мне уже шестой десяток идет.

Глава униатской церкви завел разговор о проблемах, с которыми столкнулся.