Леонид Млечин - Степан Бандера и судьба Украины

Заканчивая разговор, Карин сказал связной:

— Хорошо, я буду просить разрешения правительства приехать к вам. Но передайте вашим, что мы будем категорически настаивать на том, чтобы генеральные переговоры велись у нас — во Львове, Киеве или другом месте. Важно, чтобы основные переговоры состоялись в обстановке государственного учреждения, а не в партизанском лагере.

«Прощаясь с Ярославой Львовной Музыкой, — завершил отчет Карин, — я поблагодарил за оказанную услугу, просил извинения за беспокойство и высказал надежду быть когда-нибудь ее гостем. Музыка приглашала заходить к ней. Связная попрощалась со мной очень тепло. Я просил ее рассчитывать на мою помощь в случае, если с ней что-либо случится. Связная, смеясь, поблагодарила.

Около двух часов дня мы вышли из квартиры.

Беседа велась на украинском языке».

Это была не последняя встреча с представителями подполья.

28 февраля 1945 года полковник Сергей Тарасович Карин и его коллега Александр Алексеевич Хорошун, будущий генерал-майор госбезопасности, выдававший себя за писателя Головко, выехали на машине в сторону Тернополя.

Предварительно, как и договорились со «Светланой», нарисовали белой краской два круга на фонарном столбе в самом начале улицы Лычаковской во Львове. Это был сигнал о готовности к встрече.

Машину остановили бойцы УПА*, подав сигнал карманным фонарем. Пересадили в сани и отвезли в село, где ждали переговорщики с той стороны. В жарко натопленной хате красовался обильно накрытый стол.

Карин первым вошел в дом. Решительно заявил, что хотел бы знать, с кем имеет дело. Но услышал в ответ:

— Извините, но здесь мы хозяева, так что разрешите вас спросить, с кем мы имеем удовольствие разговаривать?

Карин предъявил письменные полномочия от правительства республики на ведение переговоров. Сказал, что его как уполномоченного по церковным делам хорошо знают во Львове. ОУНовцы назвали свои псевдонимы, предупредили, что действуют от своего имени, потому что считают необходимым прекратить борьбу между ОУН* и советской властью. Но констатировали:

— Между нами и правительством пропасть.

— Пропасть действительно большая, — согласился Карин, — но нужно попытаться ее засыпать.

Карин сформулировал предложение: Украинская повстанческая армия прекращает вооруженную борьбу, всем, включая руководителей подполья, гарантируется освобождение от уголовной ответственности…

Сидевшие напротив чекистов два члена Провода ОУН* изложили свою позицию:

— Украина в составе СССР угнетается так же, как это было при царизме. Киев задолго до Москвы был центром мирового значения, но русский империализм истребил все украинское. Свободно развиваться украинский народ и украинская держава смогут только при полной самостоятельности. Если Украина выходит из состава СССР и обретает независимость, если проводятся новые выборы, в которых участвуют разные политические партии, тогда ОУН* и УПА* готовы участвовать в хозяйственном и культурном развитии страны.

Карин все аккуратно записывал в блокнот, потому что ему предстояло держать отчет перед начальством. Они с напарником ответили, что Украина добровольно вошла в состав СССР и этот союз себя полностью оправдал, особенно в годы войны, к тому же в реальности Украина вполне свободна в своих решениях и даже входит в состав Организации Объединенных Наций.

Бандеровцам предлагали сдать оружие. В обмен обещали сохранить жизнь. Они же требовали большего — политической роли, участия в определении судьбы Украины.

ОУНовцы выразили пожелание, чтобы в дальнейшем от имени правительства республики переговоры вели драматург Александр Евдокимович Корнейчук «как хороший политик и дипломат», а также президент Академии наук Александр Александрович Богомолец «как великий ученый». И услышали в ответ, что с их стороны тоже желательно появление известных фигур, а не людей, которые скрываются под псевдонимами.

Спорили почти до утра. Карин достал из портфеля бутылку водки и селедку. Предложил выпить за согласие. Никто не отказался. И приступили к ожидавшему на столе ужину. После чего гостей проводили до машины, и они благополучно вернулись во Львов.

Расставаясь, договорились о способах связи. Через несколько недель ОУНовцы получили письма от Карина с приглашением встретиться уже для серьезных переговоров в Киеве или в любом областном центре.

Но продолжения не последовало.

С помощью агентуры чекисты записали беседу Гавриила Костельника и Ивана Котива, уверенных, что их никто не слышит.

— Сейчас у нас очень сложное дело, мы даже не знаем, как себя вести и как выйти из создавшегося положения, — сокрушался Костельник. — Мы уже кое с кем из самого Центрального Провода связались. Там разногласия. Одни — за переговоры с большевиками. А большинство категорически против: поздно. Раньше переговоры были бы целесообразны, а сейчас уже слишком далеко зашли в вооруженной борьбе с большевиками.

Костельник изложил свою позицию:

— Ситуация сложилась такая, что нам надо что-то делать решительное. Этого не понимает митрополит. Он медлит, и у нас из-за этого идет с ним борьба. Митрополит думает, что мы, греко-католическая церковь, дав сто тысяч рублей, этим показали свое лицо перед советской властью. Он и кое-кто с ним не понимают необходимости той тонкой работы, какую мы должны вести с большевиками. Конечно, мы откровенными с большевиками не будем. Нам нужно маскироваться, но так, чтобы большевики нам верили.

Некоторые священники, — продолжал Костельник, — нападали на нас: зачем ездили в Москву, москалям верить нельзя, что бы они нам ни обещали, они не выполнят, а сделают так, чтобы нас прибрать к рукам. Я и моя группа доказывали, что с москалями надо находить точки соприкосновения. Не потому, что мы верим большевикам, а потому, что они будут стараться нас обойти. Нам же нужно вести с ними такую работу, чтобы не даться им. По вопросу переговоров мы связались с Шухевичем и Лебедем. Провод не хочет окончательно решать этот вопрос, не услышав нашего совета. Мы же сами для себя ничего не решили. Шухевич за переговоры, а Лебедь категорически против.

Гавриил Костельник уважительно именовал Шухевича дальновидным политиком и умным человеком:

— Шухевич считает, что методы, которые сегодня ОУН* использует в практике своей работы, гибельны для организации. Могут привести к полному уничтожению ОУНовских кадров. Задача же состоит в том, чтобы их сохранить. Единственный путь — переговоры. При помощи переговоров можно легализовать, то есть спасти от уничтожения кадры, необходимые для будущей национальной революции. Замаскировать ОУНовские кадры, внедрив их в государственный аппарат, в армию, во все отрасли экономической и культурной жизни. Шухевич полагает, что пора отказаться от активной вооруженной борьбы с советской властью, отказаться от террористических методов.