Юрий Трифонов - Как слово наше отзовется… [сборник публицистических статей]

У вас есть интересный очерк «О нетерпимости». Скажите, обогащает ли вас как художника поиск писателей, идущих по другому, отличному от вашего, руслу? Идете ли вы порой «от противного»?

— Как вам сказать… Может быть, это и есть, но это все находится в области подсознания, в области психологии творчества. Я не могу с уверенностью сказать, что я сознательно от чего-то отталкиваюсь. Хотя я не отрицаю, что это, возможно, и происходит.

Задам вопрос иначе. Полагаете ли вы, что всякому художнику необходима широта взгляда на искусство?

— Да. Конечно. Надо уметь понять другого.

Испытывали ли вы когда-нибудь чувство профессиональной зависти? Скажем, к необычному сюжету, интересной метафоре, оригинальному приему?

— Да… Безусловно. Но чувство зависти можно испытывать только к своим современникам. Они могут написать что-то такое, что тебя удивит, и ты позавидуешь… не мелкой, разумеется, завистью, а чисто профессиональной. Классики же не могут вызвать зависти. Это ведь как природа… или мироздание…

Вы много ездите по свету. Но, кажется, лишь однажды — в рассказе «Самый маленький город» — впечатления от этих поездок нашли отражение в художественной форме. Обычно это удел вашей публицистики. Есть ли у вас потребность рассказать об этой стороне свой жизни языком художественной прозы?

— Я долго был противником того, чтобы писать о своей жизни за границей, считая, что сочинения такого рода обычно поверхностны. Но в 1980 году я отступил от этого правила. Мне предложили принять участие в сборнике «Москва — Хельсинки», то есть написать рассказ о Финляндии. Почему я согласился? Я жил там в детстве, два года, когда отец мой был торгпредом в Финляндии. И мне захотелось найти это место, восстановить смутные воспоминания. Осколки того времени часто давали о себе знать — и я поехал… В Хельсинки я нашел старых людей, участников революции, гражданской войны. Мало того, я нашел женщину, которая помнила моего отца по торгпредству. И вот обо всем этом я написал рассказ «Серое небо, мачты и рыжая лошадь» — это всё, что осталось у меня, ребенка, в памяти от Финляндии. Вышли не просто путевые наброски, это были нити моей жизни.

А в прошлом году мы с женой были во Франции по приглашению двух издательств. И какое-то время мы жили в Сен-Поле. Я написал об этом рассказ. А потом я написал три итальянских рассказа.

Вернемся еще раз к истокам. Как же все-таки менялся взгляд писателя Юрия Трифонова на мир после «Студентов»?

— Первая моя книга была во многом недостоверна. И недаром после этого у меня наступил длительный спад. Я чувствовал, что должен писать иначе, «не выжимая успех». А ведь успех был, его можно было эксплуатировать. Написать еще одну в этом плане — «Аспиранты», скажем. Но я понимал, что это неправильный путь. Мне захотелось уехать подальше от Москвы, взять какой-то новый материал. Так я поехал на одну из строек по заданию «Нового мира». Основной материал — из него потом вырос роман «Утоление жажды» — уже был собран, когда строительство неожиданно свернули… Через какое-то время у меня произошел разговор с Твардовским, тогдашним главным редактором «Нового мира». Разговор вышел конфликтным. Когда я сказал Александру Трифоновичу, что уже много написал, но вот стройку законсервировали и что, мол, я еще раз хотел бы поехать от редакции в те края, чтобы собрать другой материал, Твардовский довольно резко мне ответил: «Ну и что ж, что законсервировали! Вот об этом и надо было написать».

Он как бы требовал от вас правды…

— Да, пожалуй. И это было правильно. Он поправил мой вывих. Я понял, что писать надо правду, то, что видишь. Так я и поступал во всех моих последующих книгах о Москве, о городской жизни, о том, что было мне по-настоящему близко и знакомо.

[Беседу провел и записал 26 февраля 1981 года корреспондент журнала АПН «Советское обозрение» на французском языке С. Таск. С незначительными сокращениями беседа опубликована в еженедельнике «Литературная Россия» (1981, 17 апреля). Печатается по рукописи с сохранением авторского заглавия.]

Непреходящее значение Толстого — в моральной мощи его сочинений. — С этой строки начинается текст выступления Ю. В. Трифонова на Толстовском конгрессе в Венеции (1978). Приводим по рукописи заключительный абзац из текста выступления: «Однажды я ехал в поезде, в третьем классе, подражая Льву Толстому (впрочем, в студенческие времена просто не было денег), и слушал разговор двух крестьян, севших в вагон ночью. Один рассказывал другому какую-то длинную историю про своих знакомых. Что-то о войне, о плене, о бегстве из плена. Одного знакомого рассказчика звали Жилин, другого Костылин. Не сразу я понял, что крестьянин пересказывает, как нечто случившееся в жизни и известное ему из первых рук, рассказ Толстого „Кавказский пленник“. Созданное Толстым стало частью окружающего мира. Толстой — писатель для всех людей и на все времена» (архив Ю. В. Трифонова).

Особенно поразительна в этом смысле судьба романа «Бесы». — Известно, что в основу романа «Бесы» (1871—1872) положены материалы «дела Нечаева». Говоря о поразительной судьбе романа, Ю. В. Трифонов, вероятно, имеет в виду разгул экстремизма в его крайней, террористической форме во многих странах Запада. Буржуазные советологи представляют «нечаевщину» традиционной основой русского освободительного движения и предтечей большевизма, «забывая» о том, что левацкий терроризм с его псевдореволюционными претензиями и бесчеловечными методами является порождением современного буржуазного общества. Это, в частности, признают сами экстремисты, издавшие в начале 70-х годов в ряде западных стран нечаевский «Катехизис революционера».

В ответах на вопросы итальянской газеты «Паэзе сера» (1978, 25 марта) Ю. В. Трифонов, в частности, пишет: «Между сегодняшними террористами и террористами, действовавшими в царской России в конце прошлого века, есть существенная разница. Русские террористы, показанные в моем историческом романе „Нетерпение“, были, как правило, самыми настоящими идеалистами. Идеалистами, которые, разумеется, заблуждались. Но им были присущи гуманистическое сознание и этика. Они не хотели убивать невинных людей. Они вели войну против царя, убивали своих врагов (губернаторов, царских сановников). Однако, — вот она, существенная разница, — поняв, что в результате организованных ими покушений могут погибнуть ни в чем не повинные люди, они либо совсем отказывались от покушения, либо, если все уже было подготовлено, старались сделать так, чтобы удар пришелся мимо цели, либо придумывали какой-нибудь другой ход…