Юрий Трифонов - Как слово наше отзовется… [сборник публицистических статей]

Писатель отвечает сам за себя, сам строит свою судьбу. — Выступая на заседании «круглого стола» по итогам конференции «Молодые литераторы Москвы — год 1977», Ю. В. Трифонов сказал: «Говорить о литературных делах, проповедовать воспитание литераторов — очень трудно. Литература — это дело интимное. И, однако, есть вопрос, который затрагивается всегда, когда говорят о молодежи, — об учителе и ученике. Взаимоотношения между этими двумя фигурами всегда не однозначны. Учить можно тем искусствам, где большую роль играет техника: музыке, ваянию, живописи, архитектуре. Там, где есть какие-то технологические навыки. Литературная техника — это дело нехитрое, этим может овладеть практически любой человек и довольно быстро. Мне приходилось общаться с начинающими — приходят, просят, присылают рукописи. Что они хотят? Выведать тайны ремесла. Хотят узнать, стоит ли вообще заниматься литературой, часто не очень уверены в себе. Иногда есть практические просьбы — помочь. Это, кстати, важно: помогать нужно, первый шаг, первый толчок начинающему писателю очень полезен. Но должна быть ответственность каждого за свою работу. И это тоже важно знать молодым. Литература — это все-таки тяжелая работа в одиночку. Твардовский говорил, что литература — дело штучное» (В мире книг, 1978, № 6).

Одно лишь надо помнить: вы наследники великой русской литературы… — В обращении к молодым писателям — участникам VII Всесоюзного совещания — Ю. Трифонов сказал: «…И вот что еще хочется пожелать: помнить, что у нас за плечами великая литература. Никогда не забывать об этом. После Чехова нельзя писать пошло. После Достоевского нельзя писать невсерьез. После Булгакова, Платонова, Бабеля, Пильняка нельзя писать примитивно» (Смена, 1979, № 6).

Еще с первого, заочного курса, когда работал на авиазаводе. — В 1944 году Ю. В. Трифонов, будучи редактором заводской многотиражной газеты (а до этого работал слесарем, диспетчером цеха, техником по инструменту), поступил на заочное отделение Литературного института им. А. М. Горького. О работе на заводе он рассказал на страницах романа «Время и место» (Дружба народов, 1981, № 9, 10).

…иногда защищал меня от ретивой критики… иногда сам твердо и холодновато ставил меня на место. — В связи с 40-летием Литературного института К. А. Федин написал своеобразное эссе «Тропою в гору», где большая часть о студенте Юрии Трифонове: «…Я вел семинар по художественной прозе. Это был разбор прочитанных перед аудиторией студенческих рукописей. Авторами выступали старшекурсники. Разумеется, делались прогнозы. Оправдались ли они — итоги не выводились. Но вот передо мною пожелтевшая страничка машинописи:

Юрий Трифонов, формально не имеющий основания участвовать в семинаре (первокурсник, да еще „заочный“), но чрезвычайно располагающий к работе с собой. Этого молодого человека я слушал дважды — на семинаре, устроенном для „заочников“, и на моем семинаре. Оба раза он показался мне недюжинным по своей зоркой наблюдательности и простоте. Он берет то, что видит. Представления его о жизни и о том, что надо писать, как-то грубо реалистичны, прямолинейны, но точны. В рассказе „Урюк“ он изобразил московский завод в трудной работе на оборону, причем общую картину дал понять в образе узбека, чувствующего себя оторванным от далекого дома, работающего усердно, но одинокого среди молодежи, которая над ним посмеивается. Одной детали — узбек находит у себя в кармане косточку урюка, — одной этой детали оказалось автору достаточно, чтобы повернуть рассказ эмоциональной его стороной и оживить его действие большим содержанием. Я считаю это хорошим успехом. Есть излишество в технических терминах и подробностях, стиль кое-где неуклюж. Впрочем, в самой неуклюжести Трифонова есть нечто примечательное: он органически серьезен, я бы сказал — не по возрасту. Юношу этого следует держать на примете. Он способный, упорный в работе. Будет толк. Хорошо бы его перевести с завода в институт. (Впоследствии он был переведен на очное отделение института, который и закончил в 1949 году.— О. Т., А. Ш.) Ему надо учиться» (Лит. газ., 1973, 28 нояб.).

…напечатаны были два рассказа… — Первый рассказ «В степи» опубликован в альманахе молодых писателей «Молодая гвардия» (1948, вып. 2), второй — «Знакомые места» — в журнале «Молодой колхозник» (1948, № 4). Но первыми публикациями Ю. В. Трифонова были два фельетона из студенческой жизни: «Широкий диапазон» (Московский комсомолец, 1947, 12 апр.) и «Узкие специалисты» (Московский комсомолец, 1948, 13 марта).

Редактора для рукописи вскоре нашел сам Твардовский: Тамару Григорьевну Габбе. — Речь идет о Т. Г. Габбе (1903—1960) — русской писательнице, драматурге, критике, авторе широко известных пьес-сказок, включенных в ее книгу «Город мастеров» и другие книги.

…появилась статья Л. Якименко, положительно оценившая «Студентов». — В связи с обсуждением повести «Студенты», выдвинутой редакцией «Нового мира» на соискание Государственной премии СССР, в газете «Правда» (1951, 8 янв.) была опубликована статья Л. Якименко «Повесть о студентах». В библиографии составителя насчитывается свыше 50 материалов, анализирующих эту повесть.

Он прочитал повесть… и сразу пригласил меня в театр. — В соавторстве с В. Месхетели Ю. В. Трифоновым была подготовлена инсценировка «Молодые годы». Большая часть инсценировки была опубликована в литературно-репертуарном сборнике «Студенты» (М., 1951). Спектакль поставил А. М. Лобанов, главный режиссер театра имени М. Н. Ермоловой, в январе 1952 года. Первая из известных нам рецензий была опубликована в алма-атинской газете «Ленинская смена» (1952, 27 янв.), а затем «Учительская газета» (1952, 9 февр.) откликнулась статьей В. Булгакова «Упущенная возможность». В своих воспоминаниях «Атмосфера и подробности» Ю. В. Трифонов писал: «Андрей Михайлович Лобанов, с кем я так скоропалительно познакомился по вине моей первой книги в 1950 году и дружеские отношения с кем продолжались несколько лет, пока шла работа над пьесами „Молодые годы“ и „Залог успеха“, остался поразительным и как бы вечным для меня примером человека театра, истинного художника или, как говорили в старину, а на Западе говорят до сих пор, — Артиста. Я думаю, сутью человека, которого можно назвать художником или артистом, непременно должно быть — наперекор всему и поверх всего — стремление к правде. Не к буквальной, что ютится на поверхности, а к правде в глубоком, гётевском понимании, соединяющей в себе и правду жизни и правду искусства. Другой поэт назвал то же стремление к поискам художественной правды привычкой „выковыривать изюм певучестей из жизни сладкой сайки“. Можно назвать искомое так: феномен жизни. Лобанов был чрезвычайно пытлив и чуток в отыскании феномена жизни, что является во все времена занятием непростым и рискованным. Но он иначе не мог. Его обвиняли в чрезмерности пристрастий к быту, не понимая того, что „бытовая правда“, которой он добивался на сцене и о которой критики говорили свысока, как о достоинстве маловажном и второстепенном, была на самом деле лишь приспособлением для открытия реальнейшей жизненной правды. Да и что такое „бытовая правда“? Никто не может ответить достаточно ясно. Неопределенная критическая брань… В повести „Студенты“, произведении незрелом и ученическом, Лобанова привлекли, очевидно, какие-то приметы времени, какие-то показавшиеся ему точными подробностями жизни. Ради „изюма подробностей“ городился весь огород. Ибо из подробностей состоит атмосфера. Много раз повторяя слово „подробности“, я имею в виду не требуху жалких натуралистических мелочишек, не фотографирование, не бытописательство, а — подробности психологические, тончайшие мотивы и побуждения, определяющие характер и поступки. Часто присутствуя на репетициях, я наблюдал, как Андрей Михайлович удивительно точно и целенаправленно — я не сказал бы хладнокровно, бывало и раздражение, и насмешки, и язвительность, — шаг за шагом, нанизывая один мотив на другой, создавал драгоценнейшее: атмосферу достоверности… Помню, на обсуждении пьесы „Залог успеха“ после читки на труппе раздались критические голоса не по существу, а по частностям, может быть, даже и справедливые, — и вдруг Андрей Михайлович с необыкновенной горячностью и даже грубо оборвал: „О чем вы там рассуждаете? Вам подали чашку кофе, дымящегося, а вы начинаете перебирать: сколько там кофеинок, сколько пузырьков молока, лимона, сахару… Да вы пейте, пейте!“ …Психологизм — тончайший, но не мелочный — это то оружие искусства, которое можно назвать вечным. В иные времена оно будет надоедать художникам, они будут его проклинать, издеваться над ним и отталкиваться от него, завороженные каким-нибудь новым искушением, но все равно будут к нему возвращаться. Лобанов был великим мастером психологизма на сцене. Потому что как у птицы нет ничего кроме неба, так и у искусства нет ничего и не будет кроме души человека» (архив Ю. В. Трифонова).