Юрий Трифонов - Как слово наше отзовется… [сборник публицистических статей]

Кроме статьи «Планетарное увлечение», Ю. В. Трифонов также написал рецензии на фильмы: «Футболисты» (Искусство кино, 1968, № 12), «Трудные старты Мехико» (Искусство кино, 1969, № 10), а также на книги и рассказы о спорте: «Мысли по поводу… спортивной беллетристики» и повести «Две медали» (Сов. спорт, 1959, 29 апр.), «Взгляд изнутри». О книге «Рассказы спортсменов» (Сов. спорт, 1964, 23 июля), «Когда исчезает схема…» (Сов. спорт, 1969, 23 февр.).

В революционное движение было втянуто огромное количество людей. Достаточно полистать «Био-библиографический словарь», издававшийся Обществом политкаторжан, — сколько там имен! — В беседе с М. Отрадиным Ю. В. Трифонов, отвечая на вопрос о работе над романом «Нетерпение», сказал: «Когда я начинал работать над книгой, я не предполагал, что встречусь с такими людьми, с такими яркими характерами. Работа шла вглубь, и я все более поражался этими людьми. Скажем, это были люди, свободные от всякой корысти. Большинство из них были из обеспеченных семей, дети дворян, помещиков… Они рвали решительно и бесповоротно со своей прежней жизнью. А ведь это было непросто. Но у них была цель — служение общему делу. Это очень важно и для современного читателя. Молодого особенно. Можно отдать какую-то часть себя, своей жизни другим людям и не ощущать себя жертвой, наоборот. И ведь людей, связанных с „Народной волей“, были сотни. Это надо помнить. Обычно говорится о нескольких: Желябов, Кибальчич, Морозов, Перовская, еще несколько имен. А их были сотни, огромное движение. Прекрасный нравственный пример самоотверженности, бескорыстия» (Смена, 1973, 29 дек.).

Из заявки Ю. В. Трифонова и О. Р. Мирошниченко председателю Госкомитета СССР по радиовещанию и телевидению тов. Лапину С. Г. (26 марта 1980) на фильм «Герои „Народной воли“»:

«Предлагаем заявку на многосерийный фильм на историко-революционную тему: о русском революционном движении семидесятых, начала восьмидесятых годов прошлого века, то есть о том периоде нашей истории, который В. И. Ленин охарактеризовал как вторую революционную ситуацию… Фильм, который показал бы широкую панораму событий, лагерь революционеров с его удивительными по силе духа фигурами, лагерь правительства (император, наследник, „бархатный диктатор“ Лорис-Меликов, Муравьев, а возможно, и Катков с Победоносцевым), коснулся бы и лагеря либеральной интеллигенции, изобразил бы таких выдающихся современников, как Достоевский, Толстой и Гаршин с их горячим отношением к событиям. Такой фильм мог бы быть не просто мемуарным произведением или же развлекательным рассказом из жизни заговорщиков (хотя увлекательность сюжета очевидна!), но серьезным и глубоким киноповествованием, имеющим воспитательный и познавательный характер. Рассказать правдиво о замечательном Исполнительном комитете, о молодых русских людях, явивших миру образцы величайшего бескорыстия и мужества — задача благородная и крайне важная в смысле нравственного воспитания молодежи. Материал для такого фильма огромен и разнообразен: в первую очередь это, разумеется, сохранившиеся до сего дня грандиозные и реальные декорации событий, то есть — существующий поныне Петербург, где жили и действовали народовольцы, затем громадный иконографический материал, книги и газеты тех лет, фотографии революционеров, музейные реликвии и, наконец, сохранившиеся, к счастью, хотя и в небольшом количестве, кинокадры, запечатлевшие ветеранов „Народной воли“: таковы кинокадры с изображением знаменитого шлиссельбуржца Н. Морозова и суда над провокатором Окладским в 1925 году, где есть Вера Фигнер, Фроленко и некоторые другие ветераны народников.

Такой фильм мог бы помимо прочего иметь еще и следующий политический резон: не секрет, что иные архиреволюционные, экстремистские круги в разных районах мира порою чрезмерно уповают на террор, надеясь таким путем добиться политических и революционных целей, забывая об уроках истории, доказавших бесплодность этого пути — при всей безусловной душевной чистоте и личном мужестве пропагандистов такого метода. В фильме о народовольцах нельзя обойтись и без фигуры Сергея Нечаева, ибо из песни слова не выкинешь. Эта фигура отбросила довольно мрачную тень на историю революционного движения — не только русского, но и международного… Народовольцы всеми силами старались противопоставить свою деятельность „безнравственному“ методу Нечаева, для которого не существовало, скажем, таких понятий, как честь и совесть.

Многозначность темы „Народной воли“, темы русского „нетерпения“, поразительность характеров и судеб, живописный фон Петербурга столетней давности — все это, как нам кажется, безусловные предпосылки создания интересного фильма» (архив Ю. В. Трифонова).

Я стремился к тому, чтобы в романе были куски лирической прозы и, если так можно выразиться, историко-лирической прозы, где бы присутствовал автор, как бы выражающий отношение современника к событиям. — Эту характерную особенность романа «Нетерпение» подчеркивали многие литературные критики: В. Баранов, В. Кардин, Ф. Кузнецов, А. Лебедев, В. Оскоцкий, А. Свободин, С. Смирнов и другие. Например, седьмая глава докторской диссертации А. И. Филатовой «Русский советский исторический роман конца 50-х годов — середины 70-х годов. Новое в идейно-художественной проблематике» (Л., 1980) так и была озаглавлена: «Углубление личностного начала в современном историческом романе (романы М. Шагинян, Ю. Трифонова, Ю. Давыдова)». В этой главе автор пишет, что функции документа, вводимого писателем в текст произведения, усложнились и обогатились. Зачастую теперь документ подается в связи с авторским «я», он пропущен через писательское восприятие, окрашен личным отношением художника. Таким образом, многомерность романа «Нетерпение», как пишет А. И. Филатова, достигается Юрием Трифоновым на путях творческого синтезирования многих художественных средств. В библиографии составителя насчитывается свыше 30 материалов, анализирующих роман «Нетерпение».

На что автор ответит: не доказано, что не было. — В статье «Люди своей судьбы» театральный критик и драматург А. Свободин пишет: «Наглядно воплощается тыняновское правило: „я начинаю там, где кончается документ“. Не отбрасывание документа, не механическое превращение его в „картины“ или в „диалоги“, но особая диалектическая с ним связь, делающая правомерной и свою, авторскую версию события. И Трифонов свободно пользуется этим правом. В размышлении о том, например, почему же не получился у Желябова взрыв царского поезда под Александровском в 1879 году, он набрасывает логическую картину внутреннего состояния и поведения Окладского, юного предателя (ставшего затем матерым провокатором, „злым гением „Народной воли““), в решающий момент разрубившего лопатой провод, шедший к динамитному заряду. Эта версия, выдвинутая на суде над Окладским в 1925 году общественным обвинителем, старым большевиком Феликсом Коном, документально не была подтверждена (См. речь Ф. Кона на процессе по делу И. Окладского в кн.: Судебные речи советских обвинителей. М., 1965, с. 96. — О. Т., А. Ш.). Почти через полстолетия автор „Нетерпения“ подтверждает ее художественными средствами. Точно так же в зыбкости предположений некоторых источников высвечивается возможное тайное свидание Желябова с печально знаменитым своим анархическим авантюризмом Нечаевым, бывшим в то время узником Петропавловской крепости. Выстраивая через сто лет характер Желябова, логику обстоятельств, Трифонов пишет такое свидание…» (Комс. правда, 1973, 13 ноября).