Ивонна Хауэлл - Апокалиптический реализм: Научная фантастика А. и Б. Стругацких

Элементы антиэмпирических, не подражательных стилей российских движений модернизма и авангарда первых десятилетий ХХ века проявляются наиболее ярко в характеристиках Иного.

При изучении романа «Мастер и Маргарита» И.Л.Галинская предполагает, что в образе Маргариты Булгаков хотел дать литературное воплощение теологической Софии — соловьевского начала Вечной Женственности. София Соловьева, в свою очередь, — часть валентинианской традиции гностицизма.

Кратко говоря, валентинианские рассуждения полагают, что источник тьмы, и тем самым дуалистический разлом между материей и (божественным) духом — внутри самого божества. «Божественная трагедия», как Джонас (Jonas) назвал это, и необходимость спасения являются результатом изначальной божественной ошибки и неудачи. В некоторый момент чистый дух (Бог) обнаруживает, что часть его желает творить:

«И однажды эта Бездна задумала создать начало всех вещей, и он вложил этот замысел, подобно семенам, в чрево Молчания (женского начала), что было с ним и она приняла это, и понесла Разум (Nous, мужское начало)….»

Впоследствии чистое, непостижимое божество (Бездна) отделилось от своих эманаций, сотворивших затем мир — это разъясняется по-разному в различных гностических системах.

Валентинианские размышления представляют две символические фигуры, изображающие своей судьбой божественное падение. Это мужской Изначальный Человек и женская Божественная мысль. Последняя, обычно известная как «София» или «Мудрость», в сущности, является причиной падения Бога: это ее страсть и ее ошибка привели к активности демиургов, творивших мир. Двусмысленная фигура Софии, заключающая в себе широкий спектр толкований от наиболее духовной «Божественной мысли» до чувственной страсти, развилась в философии Соловьева в Вечную Женственность.

Галинская без затруднений находит в тексте Булгакова многочисленные указания, подтверждающие ее предположение, что Маргарита — воплощение гностического женского начала, и, более узко, — соловьевской Софии. Среди этих указаний — и наблюдение, что в романе все сексуальные, плотские отношения между Мастером и Маргаритой отсутствуют. Поскольку Маргарита взята на роль божественной Софии, способной дать рождение Слову (то есть вдохновить Мастера на написание романа), ее «обманчивое воплощение» земной красоты (София-Пруникос — Мудрость-Блудница) отходит в сторону.

За исключением женского сообщества Леса в романе «Улитка на склоне» женщины занимают менее значащие, подчиненные места в романах Стругацких. Впрочем, роль, наиболее часто отводимая женским персонажам — быть жертвами грубого, пьяного, животного совокупления, проходящего без любви.

В романе «Трудно быть богом» единственный женский главный персонаж погибает в ходе фашистского переворота.

В романе «Град обреченный» присутствуют два менее важных женских персонажа: Сельма — блудница, а Мымру насилуют солдаты.

В романе «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» сама мысль о том, что у подобного Христу учителя Г.А. когда-то была жена и семья, кажется его ученикам неуместной. Женский персонаж в романе, фальшивая пророчица ислама Саджах изображена блудницей.

В романе «Гадкие лебеди» героиня — Диана играет большую роль, что является исключением. Подобно другому выбивающемуся из общего ряда изображению женщины (Майя Глумова в романе «Волны гасят ветер»), это исключение подтверждает правило: главный герой-женщина является сплетением паутины аллюзий на «Божественную Софию» гностических и мистических православных философских традиций.

В романе «Гадкие лебеди» Диана — любовница Виктора Банева. Он подозревает ее в неверности, поскольку она не отказывается участвовать в пьяных оргиях, характеризующих социальную жизнь усталого, циничного и развращенного взрослого населения города. Впрочем, Диана также тайно связана с диссидентами, противопоставляемыми государству и деградировавшей культуре, которую государство поощряет. Она и другие диссиденты защищают преследуемое меньшинство — «мокрецов», чьей целью является увод детей из развращенного настоящего в новое, сверхчеловеческое будущее.

В постапокалиптической сцене конца романа, когда старый мир сметается прочь, и солнце в первый раз за три года сияет над новым миром, Диана-блудница превращается в Диану Счастливую:

«Диана рассмеялась. Виктор посмотрел на нее и увидел, что это еще одна Диана, совсем новая, какой она никогда прежде не была, он и не предполагал даже, что такая Диана возможна — Диана Счастливая. И тогда он погрозил себе пальцем и подумал: все это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться.» [69] Гадкие лебеди. С.267. Первой русскоязычной публикацией романа «Гадкие лебеди» было неавторизованное издание, вышедшее на Западе в 1972 году. Роман не был официально опубликован в Советском Союзе до 1987 года (и был опубликован впервые под названием «Время дождя»). В последних изданиях произведений Стругацких текст романа «Гадкие лебеди» публикуется, в согласии с оригинальной авторской концепцией, как часть романа «Хромая судьба».

Таким образом, единственный положительный образ женщины появляется у Стругацких в контексте нового, иного мира (отсюда желание Банева вернуться в человеческое настоящее), в котором Диана Блудница превращается в божественное создание. Как Диана, так и София — имена, асоциирующиеся с богиней мудрости. Прообразом этой концепции Дианы Счастливой у Стругацких является — по крайней мере частично — Божественная София гностических — и соловьевских — размышлений.

Второе исключение из общего шаблона женских образов в романах Стругацких Майя Глумова в романе «Жук в муравейнике». Майя — не блудница и не жертва изнасилования, но ее отношения со необычным сиротой Львом Абалкиным носят иной, более необычный оттенок насилия. В нижеследующем отрывке Майя вспоминает детские драки со своим однокашником Аабалкиным. Он, вероятно, является созданием Странников, но об этом не знает ни он сам, ни кто-либо еще; он — агент среди человечества, созданный чуждым разумом. Майя вспоминает странное поведение своего товарища:

«…Он [Абалкин] лупил ее — ого, еще как! Стоило ей поднять хвост, как он выдавал ей по первое число. Ему было наплевать, что она девчонка и младше его на три года — она принадлежала ему, и точка. Она была его вещью, его собственной вещью. Стала сразу же, чуть ли не в тот день, когда он увидел ее. Ей было пять лет, а ему восемь. Он бегал кругами и выкрикивал свою собственную считалку: „Стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали!“ Десять раз, двадцать раз подряд. Ей стало смешно, и вот тогда он выдал ей впервые…