Владимир Легойда - Церковь, возвышающая голос

Важно в любой ситуации оставаться христианами. Сохранять христианское отношение к жизни. Церковная, пастырская позиция здесь может быть только миротворческой. Святейший Патриарх уже говорил, что она «подударная», потому что критикуется с разных сторон. Критикуется, так как предлагает ради чего-то самого главного пытаться простить что-то другое, быть может, тоже важное. Но Церковь не может занять иной позиции.

К батюшкам на Украине сегодня приходят люди, которые идут воевать друг с другом. Что они им скажут, как благословят — это вопрос их пастырской совести и понимания ситуации. Универсальное пастырское благословение есть, но слишком очевидное: делай добро — не делай зла. Все остальное — выбор, молитва пастыря, поиск решения… И отсутствие гарантии, что ты поступил правильно. И поэтому опять молитва. И дверь закрыть нельзя. А молитва легко не дается, как говорил один святой подвижник: «Молиться за людей — кровь проливать». Только свою, естественно.

Мне кажется, что самое важное сейчас памятование о том, кто мы в первую очередь, в глубинном смысле. Христиане. Из этого исходит миротворческая позиция Церкви, которую Русская Церковь последовательно проводит, добиваясь при этом и конкретных результатов, например, организуя помощь беженцам.

— Правда, что святитель Николай Японский (святой Русской Церкви) во время Русско-японской войны благословлял православных японцев на войну с русскими?

— Насколько я помню, речь шла все-таки о другом. Поскольку Церковь молится о властях и воинстве своей страны, святитель Николай некоторое время не участвовал в общей молитве, совершал молитву келейно. Не мог молиться о победе японского оружия над русским.

— Позиция Церкви часто не идентична ни государственной, ни громко заявленной интеллигентской.

— Она и не может быть им идентичной. Церковь, государство, общество — это совершенно разные феномены. И важно понимать их природу. Сейчас любят цитировать высказывание Владимира Соловьева о том, что государство существует не для того, чтобы построить рай на земле, а для того, чтобы земная жизнь не превратилась в ад. А у Церкви другие задачи. И первоочередная — именно помочь душе человека обрести рай в жизни вечной. Помочь ему спастись. Очень разные задачи. Но они могут пересекаться. Точку пересечения обозначил преподобный Серафим Саровский известной фразой: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Чем больше людей с помощью Церкви будут стремиться в рай, тем меньше земная жизнь будет превращаться в ад, и тем легче будет государству выполнять свои функции. Церковь не ставит в качестве главной задачу: давайте добьемся видимого социального результата. Между тем он у нее получается — не как цель, но как следствие верного движения к цели. Почему? Потому что Церковь меняет людей, а люди меняют жизнь. При множестве метаний, сомнений, отходов, соблазнов сегодня все равно становится больше верующих людей…

— И от этого уменьшается количество абортов?

— В том числе. А еще сегодня есть, например, сознательно верующие церковные министры. 10 лет назад их не было.

Меня недавно очень огорчил один текст про то, что Церковь, конечно, реализует какие-то свои, далекие от Евангелия задачи, но, слава Богу, есть и настоящие христиане. К ненастоящим автор отнес всех или почти всех, кто занимается церковным управлением. Но разве не страшно решать, кто христианин, а кто нет? Тут нарушаются какие-то фундаментальные принципы христианского отношения к жизни. Для чего же и для кого же тогда написана евангельская притча про пшеницу и плевелы?

— А если отнестись к этому без обиды, как к трудному вопросу, на который надо найти ответ? Ведь в этих позициях есть свой этический запрос. Люди не видят в поведении церковных служащих высокой христианской культуры, а ту, что видят, «считывают» как бюрократическую. Ну или видят в нас лишь нашу профессиональную культуру. В вас, как выпускнике МГИМО, например, заметен дипломат.

— А должен быть незаметен? Профессиональная состоятельность — недостаток для христианина?

— Нет, но ее мало. Приезжает знакомая, отдыхавшая в Греции, и восхищается их верой. Мы же в ее глазах не являем христианской культуры. Сам Патриарх недаром же недавно говорил о необходимости унять в храмах «разбушевавшихся тетушек».

— А поговорите с греками. Почему-то уверен, что этот разговор не будет сугубо комплиментарным, как показалось вашей знакомой. «Разбушевавшиеся тетушки» — важная тема. Конечно, все мы видим, что происходит у нас в храмах: и прихожане, и священники, и епископы. Святейший прекрасно чувствует и знает, что происходит в Церкви. Он понимает, что сегодня в наших храмах можно столкнуться и с таким явлением, как «разбушевавшиеся тетушки». И говорит, что это недопустимо. Это, безусловно, однозначный сигнал и священникам, и прихожанам.

Конечно, вы правы — далеко не все являют высоты христианской культуры и христианской жизни. От них же первый есмь аз. И дело здесь не только в церковных чиновниках, но, наверное, во всех христианах. Да, есть люди, которые на виду. С них спрос больше. Хотя их жизнь часто сплющена «до функции» непомерным объемом дел. Их недостатки все видят… Да, их действия можно и нужно критиковать. В первую очередь, думаю, именно за профессиональные промахи. А критикуя, желательно не забывать о той самой высокой культуре, которую вы упомянули. Но я никогда не соглашусь с приговором: игумен М. — бездушный чиновник, а актер Д. — настоящий христианин. Увлекаясь таким судом, мы сами сваливаемся в фарисейство. За этим осуждением — непонимание фундаментального христианского принципа отношения к греху и грешнику.

— Сегодня во многих книгах и фильмах можно встретить пугающе отвратительные образы церковных людей. А мы страна, где искусство влиятельно…

— Сфера искусства — одна из тех, которые не нужно и невозможно догматизировать. Я никогда не соглашаюсь с оценками «православное» или «неправославное» кино. И восприятие искусства тоже свободно. Кому-то могут не нравиться Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский. Тут нельзя заставить любить или ненавидеть. (Хотя своим студентам я всегда говорю: да, вы не обязаны любить Толстого, Достоевского и Чехова. Но если вам не нравится никто из русской или зарубежной классики, но вы без ума от Акунина — тут уже дело в вас и в вашем литературном вкусе. Думаю, первый, кто с этим бы согласился, — сам Акунин.)

Замечательный русский искусствовед начала XX века Н. М. Тарабукин говорил, что любое произведение искусства в предельном смысле — всегда автопортрет. Это не изображение жизни, а то, как автор увидел жизнь: исходя прежде всего из того, что у него в душе. Если в душе ад, то и жизнь изобразит террариумом. А Сергей Довлатов в «Записных книжках» писал, что «всякая литературная материя делится на три сферы: 1) то, что автор хотел выразить; 2) то, что он сумел выразить; 3) то, что он выразил, сам этого не желая».