Владимир Легойда - Церковь, возвышающая голос

Военные священники — это опять-таки реакция на запрос гражданского общества, которое заинтересовано, чтобы в армии кто-то говорил о духовно-нравственных нормах, о том, что человеческое достоинство новобранцев равно человеческому достоинству старослужащих, в конце концов. Или хотя бы мог по-отечески выслушать. Кстати, все почему-то забывают, что священник (раввин, мулла) не научит выполнять приказ, который заведомо противоречит традиционным ценностям, будь то христианские, мусульманские или иудейские. Это явно не в интересах тех, кто хочет видеть армию слепым орудием государственной воли.

А насчет собственности совсем просто. Присоединяясь к Совету Европы, который трудно заподозрить в клерикализме, еще в 1996 году Россия взяла на себя международные обязательства возвратить всю реквизированную в советское время собственность религиозных организаций. Так что противникам возвращения церковных зданий законным владельцам следует судиться с Советом Европы, обвиняя его в сращивании с мракобесами.

Заключу тем, что церковно-государственные отношения, конечно, не идеальны. Подчас отсутствует адекватная законодательная база, действует «телефонное право», недостаточно открытости. Увы, некоторые клирики не выдерживают искушения и пользуются своими отношениями с властями предержащими не в целях христианского свидетельства.

Эти проблемы известны, и Церковь намерена их не замалчивать, а разрешать. Скажу одно: церковно-государственные отношения были бы намного хуже, если бы их стали строить с позиции социальной утопии, клерикальной или секулярной. Это одинаково вредно и для Церкви, и для общества.

…А что на самом деле происходит в нашем обществе? А происходит христианизация нашей жизни. Сложно, медленно, непоследовательно, проблемно… Между прочим, происходит и рост влияния других традиционных общин (исламизация, иудеизация, буддизация), которые вместе свидетельствуют своим общинам и всему российскому обществу о базисных традиционных ценностях, скрепляющих наш народ на основе добра и справедливости.

Некоторые исследователи полагают, что за философской идеей естественного права стоит гораздо более древняя идея, согласно которой закон не является, используя современные термины, чисто политической идеей, с политическим или социальным созданием, но исходит из некой божественной санкции или является способом отношения с божеством [12] Доусон К. Г. Религия и культура. СПб., 2000. С. 102. . Впрочем, это не обязательно сакрализация права. Это, скорее, свидетельство о архетипической религиозности человека, который видит в устройстве мира вокруг него отблеск божественного закона.

«Каждая культура, даже самая примитивная, стремится, подобно старой римской гражданской религии, установить jus divinum , который будет поддерживать pax deorum [13] Pax deorum — буквально «мир с богами», т. е. поддержание с богами отношений взаимной договоренности: люди совершают должные обряды, боги оказывают им за это покровительство. Правила проведения всех обрядов и религиозных мероприятий сводились в особую отрасль — jus divinum — «божественное право». , религиозный порядок, ставящий жизнь общности в отношение зависимости от потусторонних сил, управляющих универсумом. Образ жизни должен быть путем служения Богу, иначе он станет образом смерти» [14] Доусон К. Г. Указ. соч. С. 53. , — пишет известный исследователь культуры и религии двадцатого века профессор Кристофер Генри Доусон.

Ученый указывает на фундаментальное положение современных гуманитарных наук о культурообразующей функции религии, и отмечает, что не только культура человечества появляется в религиозной или мифологической форме, но и право возникает как попытка установления мира с богами — pax deorum — посредством божественного права — jus divinum .

Таким образом, право в восприятии людей не теоретически, а исторически опирается на божественный закон. Культура атеизма, равно как и светское, секулярное государство — относительно недавние явления в человеческой истории. По мнению того же Доусона, мировые религии являются «замковыми камнями мировых культур», и когда они удаляются, арка падает и здание обрушивается. И поэтому даже на фоне продолжающихся не одно столетие разговоров о светскости права само право пользуется доверием не потому, что его совершенство, социальная роль как-то радикально меняется в лучшую сторону. Доверие к праву, современному светскому праву — это прежде всего наследие, которое оставили ему десять заповедей Моисея, воспринимаемые как божественный закон, а также иные религиозные источники права, которые есть в любой культуре.

Важно подчеркнуть, что в традиционном обществе доверие к праву безальтернативно именно в силу его происхождения, поскольку оно связано с неизбежностью, с обязательностью установления pax deorum : мир с богами должен быть установлен в любом случае. Нарушение закона, таким образом, является не просто неисполнением нравственной или собственно правовой заповеди; в традиционном обществе нарушение закона — это удар по основам бытия, нарушение и разрушение порядка вещей.

По мнению известной исследовательницы древнегреческого полиса профессора Джейн Хариссон, основой демократии Афин, считающейся образцовой, был страх перед хтоническими божествами, которые требовали всеобщей вовлеченности в управление полисом [15] Harrison J. E. Prolegomena to the Study of Greek Religion. Cambridge, 1903. . Косвенно об этом свидетельствует «нерациональное» создание органов управления, в которых обязаны были состоять все жители полиса [16] Подробнее см.: Сергеев В. М. Демократия как переговорный процесс. М., 1999. , которое объяснялось страхом перед богами, а не стремлением к осуществлению идеи представительства, как в Новое время.

Таким образом, основы доверия к праву складывались в обществах, где существовал иной, отличный от современного, тип социальной интеграции. Теоретически можно выделить три таких типа: социальная онтология, ценности и операциональный политический опыт (общество модерна) [17] Бирюков Н. И., Сергеев В. М. Между дуализмом и соборностью (Проблема и механизмы интеграции в современном обществе) // Общественные науки и современность. 1998. № 4. С. 61. .

По словам одного современного отечественного исследователя, можно констатировать, что моральное сознание, характерное для так называемого «общества модерна», акцентирует не содержательные, а инструментальные ценности и что ядром нравственной консолидации общества выступает согласие в отношении не конечных целей развития, а средств их достижения, так называемых «правил игры».