Борис Галанов - Илья Ильф и Евгений Петров

Что же характеризует фельетоны Ильфа и Петрова? Накопление сатирических красок? Да, бесспорно. Оригинальность, возросшее мастерство? И это тоже. Но вначале хочется сказать о другом. Все, что они писали до сих пор, так или иначе было связано с обличением призрачного, неустойчивого мира нэпа. Изворотливый «буржуй-нуво», сумрачный подпольный миллионер, великий комбинатор и несметное множество комбинаторов мелких, ничтожных, бывший предводитель дворянства и расстрига-поп, совершенно обалдевший от навязчивой мысли о собственном свечном заводике,— это целая комическая гофманиада из времен нэпа, в «Золотом теленке» уже значительно потускневшая, отступившая перед новыми темами и образами; но в «Двенадцати стульях», в фантасмагорической «Светлой личности» и в гротесковых рассказах о жизни города Колоколамска она была еще очень сильна.

В этом смысле фельетоны и рассказы Ильфа и Петрова, начавшие появляться на страницах «Правды», знаменовали новый шаг.

В «Золотом теленке» Остап Бендер мог еще заниматься выяснением своих отношений с советской властью. И только окончательно, так сказать, на собственной шкуре убедившись, что в СССР миллионеру действительно нечего рассчитывать на славу, уважение и почет, он с треском проваливался в преисподнюю. В фельетонах и рассказах 30-х годов нэпман как сатирический персонаж исчезает из поля зрения писателей, как исчез он из жизни. Развернутое наступление социализма увенчалось победами по всему фронту. Выдвинутый Лениным вопрос «Кто — кого?» бесповоротно решился в пользу социализма. Нэпманский мир канул в небытие. В последний раз Ильфу и Петрову предоставилась возможность весело посмеяться ему вдогонку в «Золотом теленке», где есть смешная символическая картинка гибели целого ковчега частников — сначала владельцев собственных шикарных магазинов, потом совладельцев скромных уголков в этих же магазинах и, наконец, вовсе рассыпающихся в прах под натиском времени.

Однако с гибелью нэпа счеты с малым миром еще не заканчивались. Это только смолоду Ильф и Петров могли наивно отождествлять его с нэпом и вместе с нэпманом даже собирались похоронить. А границы малого мира оказались шире первоначальных представлений сатириков, шире и долговечней.

Да, без дельцов нэпманского толка, без едущей по дорогам компании жуликов и пролаз чище стал воздух. Но ведь остались другие мишени. В «Золотом теленке» умер на большой дороге старый гусекрад Паниковский. Умер и был похоронен антилоповцами. А в фельетоны Ильфа и Петрова не замедлил явиться другой человек с жирным гусем под мышкой (см. фельетон в «Правде» «Человек с гусем», 1933 год). Только Паниковский был сыном официально воровского мира и нахально таскал гусей почти на глазах у владельцев, а этот был вором неофициальным и обходился без краж со взломом, растаскивая и присваивая советское имущество по протекции, по записке, добывая себе любую вещь «по блату». Сколько таких граждан из «муравьиной прослойки» пытались спекулировать на временных наших трудностях. Не случайно после «Золотого теленка» писателей сильно занимала идея нового сатирического романа. Жесткое и определенное название «Подлец» указывает, что степень сатирического накала в такой книге была бы очень велика. Вполне вероятно, что главы о Корейко в какой-то мере уже предваряли ее.

Однако, сохраняя верность постоянной, «сквозной» теме своего творчества и снова обращаясь к образам малого мира, писатели не собирались повторять идеи «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». Хотя мысль «Подлеца» была как будто ясна, Петров говорил, что сюжет романа почти не двигался. Сам Петров объяснял это тем, что, работая над предыдущими книгами, они сильно опустошили свои прииски, так как не желали, да и не умели расчетливо и экономно расходовать запасы комических наблюдений. Но дело не только в этом. Каков он, тот подлец, который в капиталистическом мире был бы банкиром и по сюжету романа сделал карьеру в советских условиях? Как он себя ведет? Где окопался? Для ответа на эти вопросы требовалось накопление новых впечатлений. А впечатлениями писателей всегда щедро обогащала работа в газете. Во все времена газета была для Ильфа и Петрова школой жизненного и политического опыта, широко распахнутым окном в большой мир. «Гудковский» период завершился романом «Двенадцать стульев», годы сотрудничества в «Чудаке» и в других периодических изданиях — «Золотым теленком». Путь к новому роману с сюжетом «Подлеца» или с каким-то другим сюжетом и на этот раз лежал через газету. Так, кстати говоря, сам собою напрашивался ответ скептикам, пристававшим с недоуменным вопросом: «Зачем вы работаете в газете? Лучше напишите опять что-нибудь смешное». Затем и работали, что газета связывала с жизнью, помогала держать руку на пульсе, пополнять запасы смешного, подмечать хорошее и дурное. Участие в газете давно уже стало для Ильфа и Петрова органической потребностью. Они скучали без газеты и всякий раз, возвратившись в редакцию, жаждали «черновой» работы. В «Правде» они тоже не захотели пользоваться привилегией писателей-гастролеров. Старые правдисты помнят, что Ильф и Петров обращались в различные отделы с настойчивой просьбой загружать их редакционными заданиями. Они приходили в кабинет тогдашнего главного редактора «Правды» Л. З. Мехлиса на совещания командиров промышленности и ударников предприятий не только для того, чтобы послушать, о чем скажут другие. Петров часто брал слово в прениях и от имени обоих высказывал дельные предложения и замечания по существу обсуждавшихся вопросов.

Если в «правдинский» период работы Ильфа и Петрова новый роман так и не состоялся, то на это были свои причины. Длительные поездки за границу (первая в 1933 году на борту военного корабля, шедшего с визитом в Неаполь, вторая — в 1935 году в США) надолго отвлекли писателей от прежних творческих планов. По возвращении из Америки они почувствовали острую необходимость отчитаться в своих зарубежных впечатлениях. Но «Одноэтажной Америке» суждено было стать последней совместной книгой. Ильф дописывал ее, будучи уже смертельно больным.

Мы так никогда и не узнаем, какую же карьеру собирался сделать в советских условиях герой их ненаписанного романа. Но, судя по фельетонам Ильфа и Петрова, регулярно появлявшимся в «Правде» и на страницах «Литературной газеты», можем представить, каким был бы этот новый герой. Живописные ловкачи из породы Бендеров их больше не занимали. Героями фельетонов стали дельцы иного склада — угрюмые чиновники, бюрократы, черствые ханжи с каменно-бездушными ухватками Корейко, спекулянты-блатмейстеры. Как мы помним, Остап не любил протягивать лапу в госучреждения и предпочитал держаться в стороне от советской власти. А эти тем и опасны, что, принимая обличье советских служащих, работали в советских учреждениях и свои делопроизводительские окрики пытались выдать чуть ли не за советский стиль отношения к людям. Жульнической натуре Остапа был, по крайней мере, свойствен прирожденный юмор. А какое веселье могло доставлять общество Корейко? Что в нем сохранилось живого? Ильф сделал однажды запись про человека, после которого в комнате оставался один лишь азот. О персонажах «правдинских» фельетонов можно сказать то же самое. В их присутствии трудно было дышать. Таким подлецам пощечины причитались увесистые. И у нас нет оснований предполагать, что в романе рука сатириков могла ослабеть. Ведь на его страницы «просился» не просто подлец, а подлец «с масштабом», который в капиталистическом мире был бы банкиром.