Борис Галанов - Илья Ильф и Евгений Петров

Весь начальный период войны Петров провел на фронте в качестве военного корреспондента «Правды». «Красной звезды» и одного из американских газетных агентств. Последнее обстоятельство накладывало особые обязанности. Для Америки надо было писать с учетом интересов и запросов заокеанских читателей, иначе статьи, как предупреждал однажды советских журналистов наш посол в США М. М. Литвинов, могли оставаться непрочитанными. Петрова читали. Ему это не угрожало. Он всегда умел дать американским читателям нечто большее, чем живую, правдивую сводку с Восточного фронта. Многие люди за океаном сомневались тогда в военной мощи СССР. Первые военные неудачи Красной Армии только укрепляли их в этой мысли. А Петров писал так, что даже колеблющимся внушал веру в неизбежность победы советского народа над гитлеровской Германией.

Сам Петров отныне жил только войной и победой. Все, что занимало его прежде, осталось за далекой чертой мирных лет. Илья Эренбург, который часто встречался с ним в те дни, писал: «Война проверила не только природу общества, но и душевный материал каждого человека. Много пришлось нам удивляться, то восторженно, то горестно, а Евгений Петров в 1941 году нас не удивил, он подтвердил все, что думали о нем его друзья... Он жил одной жизнью с армией, всего себя отдал битве». В ноябре он испытал всю горечь поражения, дойдя почти до самых окраин Москвы, и узнал радость победы, двигаясь «дорогой немецких преступлений и русского мужества» вперед, на Запад, через сожженную Истру, разбитый Клин, дымящийся Юхнов. В мае 1942 года, когда немцы готовились к «мурманскому прыжку», он был на Кольском полуострове. А с берегов Баренцева моря почти без пересадки отправился на другой конец гигантского фронта, к Черному морю. Это было время третьего решительного наступления гитлеровцев на Севастополь. Прорваться в осажденный город можно было только с боем. Но Петров непременно хотел попасть в Севастополь, чтобы своими глазами увидеть защитников города, которые удерживали его «наперекор всему — теории, опыту, наперекор бешеному напору немцев». Корреспонденции с трех театров войны — Подмосковного, Мурманского, Севастопольского — составляют три раздела «Фронтового дневника». Петров успел собрать эту книгу перед поездкой в Севастополь. (Третий раздел дополнили друзья после его гибели.) Сам Петров оценивал свои очерки более чем скромно, как материал для будущих книг об Отечественной войне. Но не спешите присоединиться к авторской оценке. В литературе первых военных лет «Фронтовой дневник» занимает свое почетное место. Очень несхожий с Петровым писатель Всеволод Вишневский, который далеко не все принимал в художественной манере Петрова-очеркиста («Это чуть-чуть от «одесской школы», чуть-чуть от европейского репортажа»), с уважением писал о его московских дневниках: «Минутами ощущаешь,— вот документ битвы за Москву».

Постоянный интерес Петрова к подробностям фронтового быта, где писатель черпал материал и для лирики и для юмора, быть может, и подал повод находить некоторые его очерки чуть-чуть поверхностными, чуть-чуть фельетонными. Сам Петров считал, что внимание к мелочам военного быта вопрос принципиальный. К. Симонов запомнил один его шумный спор с фотокорреспондентом О. Кноррингом. Петров, как это ни покажется на первый взгляд парадоксальным, критиковал Кнорринга за то, что на войне тот снимал... исключительно войну. Ведь люди же не только воюют, они и живут! На Кольском полуострове Петров, например, был у артиллеристов, которые приручили оленя. Там же прижилась маленькая раздражительная собачонка и жирный, совершенно апатичный кот. Присутствие животных на батарее радовало и веселило солдат. И Петров в своих «Записках из Заполярья» посвятил этому эпизоду искрящуюся милым, непринужденным юмором страничку отличной прозы, которая могла бы украсить детские хрестоматии.

Сильные картины боевых действий под Москвой, описания героизма ее защитников, сатирические портреты первых пленных гитлеровцев — все это делает «Фронтовой дневник» ярким документом начального периода войны. Когда на заснеженных полях Подмосковья Советская Армия, подобно хирургу, «вскрыла» германскую военную машину, Петров писал, что обнаружилась злокачественная опухоль. «Это рак. Он может кончиться только гибелью организма». Пусть не сегодня, не сейчас. Но как бы ни был еще долог путь и победе, а убеждение, что начало конца фашистской армии он увидел воочию, уже не оставляло Петрова. И тогда же в Подмосковье, встречаясь с жителями освобожденных сел и городов, вглядываясь в счастливые лица людей, у которых дома ничего не осталось,— и все-таки бесконечно счастливых тем, что никогда больше они не услышат грохота немецких сапог под своими окнами, Петров спрашивал себя: что же нужно человеку для счастья? В чем оно? И отвечал: «Нет счастья без родины, свободной, сильной родины. Нет и не может быть». Эту мысль ему подсказывал весь опыт жизни на войне. Она пронизывает «Фронтовой дневник».

В то же время трудно представить военный репортаж Петрова без юмора, без неожиданно комических подробностей фронтового быта. Это придает рассказу неповторимое своеобразие. Тут легче всего почувствовать индивидуальность Евгения Петрова. Обращение к военной теме не потребовало от него внутренней перестройки. Он остался самим собой, Евгением Петровым, другом и соавтором Ильи Ильфа, тонким, наблюдательным художником, влюбленным в красоту жизни. Среди самых жестоких испытаний войны он сумел увидеть человеческое в человеке — юмор, нежность, чувство прекрасного. С большой лирической проникновенностью Петров говорил о погибающем, но непокорившемся лесе, через который продирался медведь войны, о красках, звуках, запахах природы, обо всем прекрасном, что война пытается у нее отнять. Их нет больше, запахов природы, писал он в одной из своих корреспонденций. «Есть только запах современной войны. Он всегда один и тот же,— и ночью, и днем, и летом, и осенью... Запах современной войны — это смесь запаха отработанного бензина с запахом пороха и гари».

«Фронтовой дневник» Петрова — это дневник начального периода войны, это и дневник душевной жизни автора. Сугубо штатский человек, который в первых своих корреспонденциях с фронта сам не раз подсмеивался над собой, над своими промахами и неловкостью, в дни битвы за Москву раскрылся как талантливый военный журналист и храбрый солдат. А потом последовала поездка в Заполярье и прорыв в блокированный Севастополь — события, потребовавшие от него нового напряжения всех духовных и физических сил. Недописанный очерк Петрова «Прорыв блокады» помогает восстановить подробности этой дерзкой операции. В июне 1942 года лидер Черноморского флота «Ташкент», с грузом боеприпасов для осажденных, вошел в Севастополь, выгрузил боеприпасы, принял на борт около двух тысяч пассажиров — женщин, детей, раненых — и, снова прорывая кольцо блокады, начал обратный переход.