Сергей Зыбин - Льеж и Тула [сравнительный очерк]

«Я не могу сказать, – говорит Лесков в своём предисловии к сказу, – где именно родилось баснословие о стальной блохе, т.е. завелось ли оно в Туле, на Ижевске или в Сестрорецке, но, очевидно, оно пошло из одного из этих мест. Во всяком случае, сказ о стальной блохе есть специально оружейничья легенда, и она выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела. В ней изображается борьба наших мастеров с английскими, из которой наши вышли победителями и англичан совершенно посрамили и унизили. Здесь же выяснилась некоторая секретная причина военных неудач в Крыму». «Теперь всё это уже – дела давно минувших дней и преданья старины», хотя не глубокой, но преданья эти нет нужды торопиться забывать несмотря на баснословный склад легенды и эпический характер её главного героя». «Собственное имя Левши, подобно именам многих величайших гениев, навсегда утрачено для потомства[135], но как олицетворённый народной фантазией миф, он интересен, а его похождения могут служить воспоминанием эпохи, общий дух которой схвачен метко и верно. Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку ещё в царствование императора Александра I».

По своей полноте и законченности, по верности в оценке лиц и событий, по яркости и цельности типа героя легенда эта, единственная в своём роде, почему-то мало обратила на себя внимания[136]. К сожалению, вычурный язык легенды, дешёвое каламбурство, рассеянное во многих местах, несколько уменьшают её достоинства[137]. Очень возможно, что эта сторона легенды больше обязана самому Лескову, любившему разные словечки, чем народному остроумию. Во всяком случае, легенда много бы выиграла, если бы Лесков освободил её от того наносного балагурства, которое в ней появилось в силу личных особенностей рассказчика и не свойственна (?) ей, как народному эпосу, обладающему всегда ясным, спокойным, серьёзным языком[138].

Когда император Александр Павлович[139] окончил Венский совет[140], говорит легенеда, то Он[141] захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Государя в поездке сопровождал донской казак Платов. Особенно в Англии старались прельстить Государя разными диковинками и вот, между прочим, показывают пистоль необычайной работы.

«Это пистоля неизвестного неподражаемого мастерства, её наш адмирал у разбойничьего атамана в Кенделябрии из-за пояса выдернул». Государь взглянул на пистолю и наглядеться не мог. Взахался ужасно.

«Ах, ах, ах, говорит, как это так… как это даже можно так тонко сделать» И к Платову[142] оборачивается и по-русски говорит: «Вот если бы у Меня был хотя один такой мастер в России, так Я бы этим весьма счастлив был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал». А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвёртку. Повернул раз, повернул два – замок вынулся. Платов показывает Государю собачку, а там, на самом сугибе, сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

Надо было восстановить свою честь, и англичане на другой день показывают Государю новые чудеса и в заключение подают Ему на подносе подарок. На первый взгляд поднос был пустой, но, присмотревшись, Государь увидел на нём блоху, сделанную из английской стали, и в середине её завод с пружиной. Заведённая блоха могла танцовать. Ключ был так мал, что надо было смотреть в микроскоп, чтобы его заметить. Государь остался необыкновенно доволен подарком. Блоху положили в бриллиантовый орех, а орех в золотую табакерку. Английские мастера получили в награду, и Государь сказал им: «Вы есть первые мастера на всём свете, и мои люди супротив вас соделать ничего не могут ».

По смерти Александра I чудесная блоха попалась на глаза императору Николаю I[143]. Государь крайне удивился. «Что это ещё за пустяковина, и к чему она тут у моего брата в таком сохранении?»

Только один Платов мог разъяснить, как попала блоха в царские драгоценности, и предложил Государю подвергнуть её русским пересмотрам в Туле или в Сестрорецке: не могут ли наши мастера сего преизойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались?

Государь Николай Павлович в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил, а потому поручил Платову показать блоху в Туле и сказать там мастерам: «Брат Мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали блоху, больше всех хвалил, а Я на своих надеюсь, что они никогда не хуже. Они Моего слова не проронят и что-нибудь сделают».

Платов взял стальную блоху и, как поехал через Тулу, показал её тульским оружейникам и слова Государевы им передал, а потом спрашивает: «Как нам теперь быть, православные?»

Оружейники ответили: «Мы, батюшка, милостивое слово Государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он на своих людей надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что английская нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая и искусство в ней с большим смыслом. Туляки просили Платова оставить им табакерку с блохою и дать им две недели сроку.

Когда Платов уехал, то три оружейника самых искусных, один косой Левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученьи вырваны, попрощались с товарищами и скрылись из города, чтобы помолиться в Мценске иконе св. Николая, святителя Мир-Ликийского, покровителя торгового и военного дела[144], а затем, вернувшись, сошлись все трое в один дом к Левше, двери заперли, ставни в окнах закрыли, перед Николиным образом лампадку затеплили и начали работать.

Платов возвращается в Тулу и требует к себе оружейников, взявших блоху. Явился Левша с товарищами. «Готово ли?» «Всё, – отвечают, – готово».

Платов вынимает из золотой табакерки бриллиантовый орех, видит, английская блоха лежит там какая была, а кроме её, ничего нет. Левша не пожелал открыть секрета своей работы. Разгневанный Платов хватает Левшу в свою коляску и мчится с ним в Петербург.

Когда во дворце также ничего не увидели нового в блохе, то пришлось позвать Левшу, от которого Государь, уверенный в туляках, хотел получить лично разъяснения. Левша потребовал, чтобы принесли самый сильный микроскоп и посмотрели в него ножку блохи. Положили, как Левша сказал, и Государь, как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял, взял Левшу, какой он был неубранный и в пыли неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал: «Видите, Я лучше знал, что мои русские Меня не обманут. Глядите, пожалуйста: они ведь, шельмы, английскую блоху на подковы подковали». Туляки не только подковали блоху, но каждый мастер на подкове выставил своё имя. Не было одного имени Левши, так как он выковал гвоздики, которыми подковы забиты.