Сергей Медведев - Парк Крымского периода. Хроники третьего срока

В том же праздничном ключе, словно в фильме «Кубанские казаки», ТВ рассказывает о буднях российских солдат в Сирии: румяные поварихи с борщами и оладьями (все продукты — отечественные, даже соки, — подчеркивает корреспондент), спальные блоки-контейнеры с кондиционерами, баня с эвкалиптовыми вениками. «Уничтожать ИГ с комфортом», — любуется бытом авиабазы РФ в Латакии телеканал «Звезда». И это мне снова напомнило давний эпизод войны в Косово, когда американский пилот бомбардировщика- невидимки В2, летавшего бомбить Югославию с базы в Миссури, рассказывал:

«Чем хорош этот самолет — ты улетаешь с базы, выполняешь миссию и возвращаешься домой к жене, детям и холодному пиву».

За эстетикой war porn , за симулякрами виртуальной войны теряется вопрос об ее эффективности. Между тем три месяца российских бомбардировок не привели к перелому ситуации на земле, наступление сил Башара Асада на Алеппо захлебнулось, оппозиция контратакует на всех направлениях, очевидно, не впечатленная реляциями Генштаба об уничтоженных мастерских и бегущих в Одессу джихадистах. Но кому важна военная эффективность операции, когда достигнута медиа-эффективность и Россия заставила весь мир говорить о своих самолетах и крылатых ракетах?

…Реальность неожиданно ворвалась в эту виртуальную историю катастрофой российского «Аэробуса» над Синаем и гибелью 224 человек — точно так же, как вернулась она в Америку в виде террористических актов 11 сентября 2001 года. Все тот же Жан Бодрийяр писал об этом в 2002 году в эссе «Насилие глобализации»: по его мысли, ответом на технологическое и информационное доминирование нового миропорядка является апокалиптический терроризм — как возвращение физической реальности. В погоне за иллюзорными геополитическими бонусами и дешевыми медийными эффектами Россия добровольно ввязалась в войну с разветвленным террористическим интернационалом. Неожиданно мы сами оказались заложниками игры в крестики-нолики, которая представлялась такой далекой и безобидной на телевизионных экранах и брифингах Генштаба и вдруг пришла к нам домой, и теперь неизвестно, кто и где будет перечеркнут.

В июле 2016-го в Москве, в двух шагах от святая святых русской власти, комплекса зданий Администрации Президента на Старой площади, в Ильинском сквере у метро «Китай-город» началась стихийная несанкционированная акция. Каждый день, в особенности ближе к ночи, в сквере собирались сотни человек, садились на скамейках и на траве, уткнувшись в экраны своих смартфонов, знакомились, тихо переговаривались, отходили за напитками и едой и возвращались на прежнее место; в темноте между деревьев и кустов светились сотни экранов. Нет, это была не оппозиционная акция «Оккупай Китай-город», это была охота на покемонов. В Ильинском сквере находились сразу четыре покестопа с постоянно активированными «люрами» (приманками для покемонов), живность появлялась там примерно каждые две минуты, пробегали и редкие экземпляры, как тот же Вапореон, что вызвал знаменитую давку в нью-йоркском Центральном парке, за которыми тут же бросались десятки людей, пытаясь поймать их на свой смартфон. Всю ночь в сквере шла своя, понятная лишь посвященным жизнь; по Ильинскому проезду проносились редкие машины; в здании напротив горели окна за белыми шторками, которые, кажется, остались со времен, когда тут находился ЦК КПСС. Разделенные забором под охраной ФСО, здесь встретились две цивилизации, две концепции пространства — мир государственности и мир покемонов. И встал вопрос о том, смогут ли они мирно сосуществовать в сознании граждан и на улицах города.

Второе нашествие покемонов на Русь (первое было в далеком 1996-м, когда вышел первый вариант игры Pokémon для системы Game Boy и сопутствующая франшиза с карточками и сувенирами, захватившая в основном поклонников компьютерных игр и младшие слои населения) началось летом 2016-го, когда была выпущена новая игра с дополненной реальностью Pokémon Go. В ней персонажи привязаны к Google Maps и реальным объектам на территории земного шара, и игроки, будто в повести Пелевина «Принц Госплана», выходят из виртуального пространства в реальное: на улицы городов, в леса и парки.

На сей раз, в отличие от вегетарианского 1996-го, когда сама мысль о законодательном регулировании компьютерной игры могла показаться смешной, российская власть увидела в покемонах угрозу национальной безопасности. Депутат Госдумы от КПРФ Денис Вороненков обратился к ФСБ и Минкомсвязи с просьбой запретить в России игру, разработкой которой, по его мнению, занимались спецслужбы США с целью ведения разведки и получения доступа к труднодоступным объектам. Депутат уверен, что «с помощью видеоигр США пытаются сформировать образ будущей войны, максимально соответствующий целям и интересам Вашингтона». С депутатом-коммунистом согласился сенатор Франц Клинцевич, который предложил запретить играть в церквях, тюрьмах, больницах, а также на кладбищах и на территории мемориалов. «Иначе дойдем до постели и интимных вопросов. Санузлы будем показывать», — заявил сенатор, выразив мнение, что подобные игры влияют на психику, порождая вседозволенность и распущенность. Предсказуемо выступил и министр культуры Владимир Мединский, заявив, что «культура и покемоны не имеют ничего общего». Игры он сравнил с существами из романов Стивена Кинга — лангольерами, которые уничтожают реальность. «Я пережил то время, когда играл. Играл в начале 90-х годов, когда “Тетрис” появился, и сразу понял, что это зло. Это пожиратели, как у Стивена Кинга, которые пожирали пространство и время», — сказал Мединский.

Здесь можно было бы в очередной раз высмеять российских угрюмбурчеевых и скалозубов, которые душат все живое и прогрессивное, поговорить об особом периоде острой паранойи в истории России, власть в которой захватили силовики, что всюду ищут заговоры и угрозы, дабы с выгодой продать их населению и верховному правителю. Все это будет отчасти правильно, но пикантность ситуации заключается в том, что все они нутром совершенно правильно чувствуют угрозу своему существованию: смешные мультяшные покемоны возвещают пришествие другой реальности, в которой нынешней российской власти — как и любой другой — попросту нет места.

Речь идет о новой картографии, которая заново переписывает законы суверенитета и гражданства. Исторически современное государство родилось из географических карт. Именно так: не государство стало рисовать карты, а эпоха модерна с ее географическим, геометрическим, картографическим мышлением породила государство. Государство как таковое — геометрическое понятие, оно возникает из картезианского рационализма, гоббсовского эмпиризма и линейной геометрии по Евклиду и Ньютону. Американский культуролог и географ Деннис Вуд в своей основополагающей книге «Власть карт» («The Power of Maps», 1992) показал, как на заре эпохи современности, в XVI–XVIII веках, люди при помощи карт начали представлять и конструировать окружающий мир и политический порядок. Картографическое воображение мира приносит нам эпоху Великих географических открытий, а за ней — колониализма, идеи государственного суверенитета и государства-нации. Линейная картография задает нам границы, регулярность, плановую организацию жизни, управляемое население, живущее в рамках очерченной территории, — все эти элементы и составляют современное государство. Собственно, из географических карт и возникает идея суверенитета как территориального измерения власти и идея гражданства как принадлежности к определенной территории.