Сергей Медведев - Парк Крымского периода. Хроники третьего срока

В конце XX века с появлением компьютерных сетей идея территориального суверенитета получила первый серьезный удар: сеть распределена и трансгранична, транзакция может быть отдалена от сервера, пространство теряет привязку к месту, появляется так называемое пространство потоков (интернет, глобальный финансовый рынок, спутниковое ТВ). Но стационарный компьютер все еще был привязан к кабелю, провайдеру, IP, поддавался контролю и учету. С появлением мобильного интернета все эти ограничения снимаются. Человек отвязывается от проводов, провайдеров, зоны покрытия, национальных операторов: со своим смартфоном и планшетом он напрямую связан с миллионами других пользователей и с глобальной информационной оболочкой. На наших глазах рождается новая картография — без границ, государств и привычных институтов: это карта Google Maps в режиме реального времени, в которой человек со своим гаджетом (скоро это, видимо, будет одно и то же, и мы превратимся в один биотехнологический объект, андроид) привязан к безличному спутнику GPS, превращается в анонимную точку координат на глобальной карте.

И тут появляются покемоны как агенты этого нового пространства, и с ними — новая картография реальности, новая навигация, не привязанная даже к названиям улиц. В интерфейсе Pokémon Go нет названий улиц, есть только безымянные кварталы и перекрестки со специально отмеченными программой местами — это чем-то напоминает навигацию по ориентирам в эпоху до географических карт: «Иди до большого камня, поверни налево и двигайся до заката». Игра избавляется от диктата линейной картографии эпохи модерна с ее иерархиями, границами, властными институтами, территориальными регламентами, административными режимами. Миллионы людей идут по улицам, как если бы их не существовало, двигаются по альтернативной карте, порой не замечая автомобилей, деревьев, заборов, стражей порядка. И здесь кроется реальная угроза власти. Pokémon Go — это глобальный «оккупай», это переосмысление урбанизма, границ и рамок города и радикальное присвоение общественного пространства, это десакрализация мест (Музей Холокоста в Вашингтоне запретил ловить покемонов на своей территории) и круглосуточный флешмоб, «монстрация» без очевидных политических целей.

Хотя до политики тут рукой подать. Сам город, полис — колыбель политики и предмет общественного договора, и его переформатирование новой картографией — акт политизации. Pokémon Go — это вызов территориальным расколам и разделениям, на западном берегу реки Иордан палестинцы помещают покемонов за пограничную стену или в израильские поселения, и при попытке поймать их появляется предупреждение: «ошибка апартеида». Не буду удивлен, если редкие покемоны обнаружатся в секретном бункере Ким Чен Ына или в лагерях боевиков «Исламского государства» — запрещенного в России, но не на картах Google.

Да, покемоны — всего лишь игра, всего лишь мода лета 2016-го, которая схлынула с наступлением в Северном полушарии суровой зимы. Но все равно они — лазутчики из будущего, предвестники дополненной реальности, которая с каждым днем будет все глубже захватывать наше воображение, наши коммуникации, наши города и улицы, как не снилось никакой НАТО и никакому ИГ, притом что выстроить кордоны против этой реальности, отгородиться от нее не сможет никакое государство. Все больше пользователей будут перемещаться на карту, неподвластную законам суверенитета и гражданства, и в этом текучем и гибком пространстве они будут проводить все больше времени, зарабатывать и тратить деньги, влюбляться и терять, жить по собственным законам. Дополненная реальность все сильнее будет менять «настоящую» (хотя есть ли она, настоящая?). И вот уже любители «Игры престолов», разочарованные в обоих кандидатах на президентских выборах в США в 2016 году, создали свою политическую партию, и государству вскоре придется самому уходить в дополненную реальность, создавая там собственные виртуальные объекты. Так, правительство Москвы собирается разработать русский ответ покемонам — приложение для iOS и Android «Узнай Москву», где вместо мультяшных героев можно будет ловить двойников Пушкина, Гагарина и Цоя и делать с ними селфи. А в недалеком будущем, ловя покемонов вблизи Кремля, можно будет увидеть в игре аватара бойца ФСО, закрывающего вход на режимные объекты, а собираясь толпой ловить покемонов на московских площадях и в парках, вдруг обнаружить в смартфоне превосходящие силы ОМОНа, которые будут винтить покемонов и загружать их в виртуальные автозаки.

Но коллективный разум сети все равно может создать куда больше альтернативных картографий и дополненных реальностей, населяя пространство общественно значимыми историческими или культурными символами. К примеру, «Международный Мемориал» с 2013 года поддерживает сайт «Топография террора» (идея и название позаимствованы у одноименного берлинского музея), где на интерактивную карту Москвы наложены точки осуществления советского террора — квартиры репрессированных, тюрьмы, пыточные камеры, места расстрела и захоронений. Напрашивается расширение этого проекта в дополненную реальность так, что, ходя по улицам города, каждый сможет увидеть скрытую археологию репрессий, встретить тени и услышать голоса жертв террора. В городе будут пересекаться разные, часто противоречивые слои дополненной реальности, пользователи будут мигрировать между ними или жить в нескольких из них одновременно, и государство со временем окажется лишь одним из слоев этого гибридного мира, причем далеко не самым интересным.

Новости из мира российского хай-тека все чаще звучат как оперативные сводки. Наталья Касперская презентовала систему для перехвата телефонных разговоров в офисе. Систему ГЛОНАСС будет использовать полиция, чтобы дистанционно отключать двигатели автомобилей нарушителей: с 2017 года все автомобили, произведенные на территории Таможенного союза, будут оснащены специальными модулями, которые позволят отслеживать их и управлять ими при помощи ГЛОНАСС. Между тем российские коммерческие дата-центры приветствовали новый закон о защите персональных данных, обязывающий хранить персональные данные россиян на территории страны: многие западные компании вынуждены были заранее озаботиться размещением оборудования в России. Российский хай-тек готовится к стройке века — созданию цифрового железного занавеса, аналога «великого китайского файрвола», о котором мечтал в своей недавней статье председатель Следственного комитета Александр Бастрыкин.

Бесконечно далеки времена технооптимизма, когда верилось, что компьютер (на пару с видеодвойкой Funai) принесет нам свободу. Виртуозы серого импорта, наводнившие Россию моделями АТ и ХТ, первые программы, написанные длинноволосыми парнями в дырявых свитерах, колонна технической интеллигенции «Демократический Зеленоград», неизменно бывшая в первых рядах митингов демократической оппозиции, студенты-физики из Долгопрудного, открывавшие первые кооперативы, — все они казались провозвестниками открытого информационного общества, пионерами цифрового фронтира. Мы воспринимали успехи отечественных IT-предпринимателей Ильи Сегаловича и Аркадия Воложа, Анатолия Карачинского, Евгения Касперского как противовес государственно-сырьевому капитализму, бренды «Яндекс» и ABBYY казались российскими мостами в мир глобализации, и на знаменах демонстраций времен болотного протеста в 2011–2012 годах неизменно присутствовал баннер Facebook.