Андреа Дворкин - Порнография и гражданские права

Линчевание четко выражает мнение о черных, эффективнее, чем любой другой способ. Смысл линчевания в том числе в том, что другие черные увидят тело. Идея, выраженная публично повешенным телом, заключается в том, что все черные являются второсортным подчиненным классом, и должны вести себя соответствующе, иначе их будут пытать, калечить и убивать, как убили это тело. Еще один смысл линчевания в том, что белые видят тело. Его вид показывает им, что они — вышестоящий класс, и это сделали для них. Иногда линчевание фотографировали, а фото продавали по 50 центов за штуку. Сравните такую фотографию с одним из номеров журнала Penthouse за 1984 год, в котором азиатских женщин связывали, сковывали и подвешивали на деревьях. Невозможно понять, живы они или мертвы. В обоих случаях людей вешают на деревьях, часто показывая при этом половые органы. В обоих случаях это не белые люди. В обоих случаях присутствует сексуальное унижение. Но поскольку жертвой линчевания является мужчина, фотография считается задокументированным доказательством злодейств против его народа; в то же время, поскольку жертвой порнографии является женщина, фотография считается развлечением, ощущается как секс и защищена Конституцией как право на свободу речи.

Если бы черных линчевали, чтобы сделать эти фотографии и зарабатывать на них по десять миллиардов в год, то защищалось бы это Конституцией? Проблема не в том, является ли линчевание незаконным. (Как и в случае с действиями, связанными с порнографией, на бумаге линчевания в основном были незаконными, но на деле линчующие не несли никакого наказания — до тех пор, пока против них не был принят конкретный закон, закон о гражданских правах.) Проблема также не в том, можно ли визуально документировать линчевания или сексуальную жестокость. Учитывая, что для создания такой фотографии нужно кого-то линчевать, вопрос скорее в том, как воспринимают изображение линчевания общество и закон. Если для изображения линчевания требуется линчевания, то какова социальная разница между тем, чтобы увидеть линчевание и увидеть его изображение? Если настоящее линчевание незаконно, но его изображения защищены, прибыльны и считаются одной из форм конституционного права на свободу, что это говорит о том, насколько серьезно общество воспринимает линчевание? Если люди платят хорошие деньги, чтобы посмотреть на линчевания, а закон смотрит сквозь пальцы, до тех пор пока эти изображения расходятся огромным тиражом, что это говорит о серьезности и эффективности законов против линчевания? Если общество позволяет вешать людей на деревьях и называет это развлечением — говорит больше о тех, кто этим наслаждается, чем о тех, кто от этого страдает, что это говорит о статусе человека?

Суды часто вставали на сторону тех, кто потерял бы власть, если бы равенство воспринималось всерьез. Один из способов сделать это — признать недействительными эффективные меры против дискриминации, назвав их дискриминацией в ответ, обратной дискриминацией. Апелляционный суд сделал именно это в своем решении по юридическому оспариванию Постановления: он назвал законодательный иск против самой дискриминации одной из форм дискриминации. Таким образом, суд активно поддерживал дискриминацию, блокируя судебные иски против нее. Иными словами, суд действовал так, как будто санкционированное государством неравенство по признаку пола является нейтральной позицией по этому вопрос, утверждая, что разрешение гражданам добиваться равенства — это санкционированная государством дискриминация. Таким образом, борьба с дискриминацией становится неотличимой от самой дискриминацией, а неравенство становится неотличимым от равенства как одной из целей государственной политики. Хотя судьи ни разу не поставили под сомнение то, что порнография — одна из форм дискриминации по признаку пола, они, по-видимому, не понимали, что, защищая порнографов, они признают дискриминацию по признаку пола официальной государственной политикой. Окончательно извратив идею Постановления, Седьмой Округ возвел закон против непристойности (а непристойность — это не что иное, как идея, зависящая от моральных и ценностных суждений, которые сами полностью зависят от точки зрения) в стандарт, с помощью которого можно было посчитать Постановление, ограничивающее нетерпимые действия, противоречащим Конституции, являющимся формой контроля над мыслью.

Да, порнография — это пропаганда; да, это выражение мужской идеологии; да, это литература, порожденная ненавистью; да, это документальное подтверждение преступления; да, это аргумент в пользу фашизма по признаку пола; да, это символ, представление, порождение, симптом мужского доминирования; да, она выражает и распространяет идеи, как и любая систематическая социальная практика. Кроме того, она часто безнравственна, безвкусна, некрасива и скучна. Но ничто из этого не является отличительной чертой порнографии, определением того, как она работает, что особенно вредно в ней, почему мы должны остановить ее. Заключалось ли зло Холокоста в том, что он говорил о евреях? Было ли его прекращение формой контроля над мыслью? Если бы в Дахау требовалось создать антисемитскую пропаганду, то была бы она защищена правом на свободу речи? Порнография — это систематический акт насилия в отношении женщин на всех уровнях ее социального существования. Для нужды в порнографии и ее разрешения нужна культура изнасилования. Для создания порнографии нужно насилие против женщин; продажа порнографии — это серия актов (сделок), обеспечивающих стимул для создания порнографии и массового производства насилия; потребление порнографии — это действие против женщин, порождающий еще больше таких действий, делающих жизни женщин более опасными, ничего не значащими, неравными. Поэтому защита порнографии — это действие против женщин.

Говорят, что женщины должны быть лояльны к порнографии, потому что наши свобода и равенство зависят от ее защиты. Это потому, говорят нам, что порнография — это свобода и равенство, а запрет порнографии — это репрессии, фашизм и цензура. На практике это значит, что все, что делают порнографы, считается защищенным законом о свободе слова, а все, что делают против порнографов — это «цензура» их «слова». На самом деле, это вопрос точки зрения. Те, кто придерживаются той точки зрения, что порнография защищена как «свобода речи», принимают официально защищенную точку зрения, а следовательно, высказывает «речь», которая защищена как таковая.

Кто бы ни придерживалась мнения о порнографии как о практике цензуры, замалчивания и институционализированного ограничения свободы, та, с вышеуказанной точки зрения, практикует цензуру, даже если использует только слова. Её мнение можно замалчивать во имя свободы слова. Женщины, кричащие от боли в порнофильмах, — это «речь». Женщины из аудитории, кричащие, чтобы выразить свою боль и недовольство, нарушают тишину и перебивают «речь». Снафф — это речь. Демонстранток, протестующих против снаффа, используя крепкие выражения, арестовывают за непристойное поведение. Когда Penthouse вешает азиаток на деревьях — это «речь». Когда активистка против порнографии Никки Крафт создаёт протестные листовки с теми же фотографиями, ей угрожают арестами за распутство. Когда Б. Далтон продаёт порно в торговом центре, раскладывая его на уровне детских глаз, это «речь». Когда Никки Крафт держит то же самое порно в том же торговом центре в знак протеста, полиция уводит ее в кабинет Б. Далтона как малолетнюю хулиганку. Когда порнографы создают порно с феминистками, это «речь». Когда издательства отказываются публиковать работы феминисток, говоря, что публиковать Андреа Дворкин вредно для свободы слова, из-за её критики порнографии, проявляется настоящее действие «свободы слова». Как не может Андреа и опубликовать статью с обсуждением этих примеров.