Андреа Дворкин - Порнография и гражданские права

Принципы:

1. Равенство означает, что кто-то теряет власть, ее у него забирают. Ему это не нравится, он борется с этим. Он сам и закон называет эту его власть «правами».

2. Ситуация проста: если забрать власть у эксплуататоров, то права эксплуатированных расширятся и умножатся.

3. Конституция США, включая Билль о правах, защищает неверную силу, замаскированную под права. Строгие законы о равенстве могут это изменить. Нам необходимо сделать равенство важнейшей общественной целью.

Порнография и гражданские права

Закон обычно рассматривает порнографию как вопрос частной нравственности и публичной морали, а не вопрос вреда здоровью личности и коллективного абьюза. Закон о порнографии регулирует нравственность, он не занимается общественной и личной безопасностью или гражданским равенством. Когда в суде или вне его обсуждают порнографию, то говорят о том, должно ли правительство контролировать этот бизнес и следить за тем, чтобы секс описывали и показывали только в положительном ключе, но не о том, что правительству следует устранить эксплуатацию лишенных власти ради выгоды и наслаждения власть имущих. Заранее учитывается, вредна ли будет порнография «социальной структуре»; и никогда особенно не учитывается, нанесет ли она ущерб отдельным индивидам или определенным социальным группам.

Поскольку традиционно считается, что порнография может лишь нарушить идею общества, в котором люди хотят жить, вопрос порнографии не требует изучения того, чьи права ущемляются, и кому это сходит с рук. Как только порнография стала скорее понятием, чем деятельностью, скорее мыслью, чем действием, больше в головах людей, чем в мире, ее последствия неизбежно стали выглядеть иллюзорными и бездоказательными, скорее абстрактными, чем реальными. Так что и порнография, и то, что она делает в глазах смотрящего, — это вопрос того, что люди думают, видя порнографию, вопрос точки зрения. А поскольку приемлемым решением для разных взглядов на мораль является взаимная терпимость, вред, причиняемый одному человеку, считается просто иной социальной ценностью, а порнографическая индустрия в Соединенных Штатах за последние десять лет стала вдвое больше без эффективных вмешательств со стороны судов.

Закон ошибался. Под покровом юридического тумана о непристойном поведении, щитом закона о неприкосновенности частной жизни и извращенно жестокой шутки закона против проституции скрывалась настоящая торговля людьми с помощью их принуждения или захвата, а иногда — использования их бессилия, социальной бесполезности, отсутствия выбора и доверия к ним, из отчаяния и их надежды. Защищенный от взглядов общества, отчасти благодаря сотрудничеству с законом, этот жестокий продукт создавался жестокими людьми из кожи, крови и разрушенных жизней. Также сокрыты были бесстыдные спекулятивные операции в пришедших в упадок городских районах, договоренности о замалчивании с беспринципными политиками и судьями, выкручивание рук много болтавшим, взятие под контроль сетей распространения журнальной продукции, как и тайное управление законными развлекательными сферами, угрозы и саботаж личной, профессиональной и общественной жизни всех тех, кто вставал на пути, и откровенно неприкрытая покупка либеральной благонадежности, выставляющей торговлю людьми (этот аукционный помост в каждом киоске страны) как этичный способ достижения сексуальной свободы и свободы самовыражения и стигматизирующей любые высказывания или действия на этот счет как цензуру.

Точно так же затуманены показными статьями и откровенной ложью прямые свидетельства причинно-следственной связи между потреблением порнографии и повышением социального уровня насилия, враждебности и дискриминации 2. Таким образом очень немногие знали о тех, кто попала в ловушку сексуально токсичных браков или рабочих мест, пытаясь сохранить крышу над головой и накормить детей. Немногие (кроме тех многих, кто делал это сам или с другими) знали, что злоупотребление порнографическими продуктами — лишь прелюдия к массовому насилию, вызванному массовым распространением и потреблением порнографии: изнасилованиям, избиениям, сексуальным домогательствам, сексуальному насилию над детьми, принуждению к сексу, принуждению к занятиям проституцией, нежеланной сексуализации, статусу второсортных. И все усиливающаяся неспособность увидеть разницу между всем этим и сексом, между всем этим и женщинами.

Те, кто делает это, молчат, чтобы сохранить свои власть, прибыль и удовольствие. Многие из тех, с кем это сделали, молчат, потому что им стыдно, они испуганы, их подкупили, они мертвы. Но в большинстве своем они молчат, потому что никто не слушает их речи. Из-за этого они стыдятся и боятся — и из-за этого, как все мы знаем, их даже подкупают и убивают. В остальном же тем, кто знал об этом, было все равно, а те, кому не было бы все равно, не знали — или их ограждали от знания, или не разрешали беспокоиться об этом, или они думали, что не могут позволить себе знать или беспокоиться. В большинстве правовых и политических дебатов полностью отсутствуют двенадцать мужчин, их имена никогда не упоминаются. Эти мужчины — главы крупных организованных преступных кланов, которые владеют порнографической индустрией, контролируют ее и извлекают из нее выгоду, запугиванием покупают себе безнаказанность там, где не могут купить ее за деньги, и процветают, пока другие люди платят своими жизнями. Все дискуссии вокруг порнографии выгодны в первую очередь им.

Правовое понятие того, что такое порнография, сформировало социальное понятие о том, что делает порнография. Вместо признания причинения ущерба конкретным людям и систематического вреда, причиняемого порнографией, закон сообщил обществу, что порнография — пассивное отражение, отдаленное «представление», симптоматический побочный продукт, искажение реального мира. Таким образом порнография становится идеей, аналогичной чему-то уже существующему, словом или изображением, описывающим его, она не считается чем-то реальным. И потому вред от нее тоже не рассматривают как реальный. На самом деле он защищён, спрятан под данным этому миру слов и картинок, не считающихся реальными, именем — «речь». Это происходит потому, что закон является в первую очередь инструментом социальной власти, а те, кто производит и потребляет порнографию, такой властью обладают. Порнографию объявляют нереальной, чтобы защитить ее, чтобы защитить удовольствие от нее, сексуальное и материальное, защитить выгоду от порнографии. Тех, кого порнография ранит (не обладающих социальной властью, игнорируемых и отверженных, невидимых и немых, в основном женщин и детей), тоже объявляют нереальными, чтобы насилие над ними считалось тем, чем его объявляют наслаждающиеся этим насилием: сексом. В частности в отношении женщин, чья низшая социальная роль берёт начало от ролей сексуальных, виктимизация с помощью порнографии воспринимается как естественное состояние, не как виктимизация, а как нечто подходящее им и выбранное ими. Когда считается, что женщинам платят за их эксплуатацию, это одновременно как бы подтверждает, что это единственное, что они могут продать, и, превращая это в рыночную сделку, заставляет эту эксплуатацию не казаться эксплуатацией.