Александр Архангельский - Человек в истории

8 марта его вызывали вывезти 4 пуда ячменя, но он просто « отказал везти». В этот день он делает запись, свидетельствующую, что в деревне идет обесценивание денег, некоторые товары идут только на обмен: « Пришел в лавку хотел купить табаку но его давали только за яйца и железо а за деньги нет недають».

На следующий день споры « где кому сеят» продолжаются. Конфликты продолжались: « тут и колхозцы и такие и спор и руганка».

Церковь все еще продолжала работать, поэтому Дмитрий Максимович продолжал ее посещать. 13 марта, придя оттуда, он пошел в сельсовет. Там был очередной « большой спор. Бюро ячейки засело вырабатыват план как поделит чтобы еще втянут в колхоз больше народу».

В первый день лета вновь проходило собрание, но Дмитрий Максимович не пошел: « что-то и охоты нет уже только говорять хвалятся а на деле ничего нет». Эту оценку власти, колхоза и всех происходящих событий разделяли многие крестьяне, но они не могли высказать ее публично.

3 июня он ходил в опросную комиссию, там « регистрировали посевы по налогу». Несмотря на то, что урожая еще не было, налоги уже были рассчитаны.

В своем дневнике он точно передает настроение крестьян, чувство безысходности от давления на них власти: « У меня что-то была досада тоска не мил и белый свет. что-то якобы чувствовалос надо-мной не хорошее». Оснований для таких чувств было немало, но то, что происходило в эти дни у него на глазах, его поражает: «… тут при сел/совете за хлеб сколько было слез люди голодные пришли до кова давай хлеба а его нет и в кове спор. шум и слезы». В КОВе — кассе общественной взаимопомощи, скорее всего, находился зерновой фонд. «… и тут-же в поле не очень радовало и сама жизнь никчему. очень и очень плохо жилос в особености крестьянам». Это фразой Гальченко еще раз подчеркивает положение и настроение обычных крестьян.

14 июня Дмитрий Максимович поехал вместе с «поверочной комиссией» посмотреть свой загон, который засеял осенью. « Хлеба нет и корму нет тот-же голод или хуже чем в 1921 году. Как жили раньше и не знали чтобы хлеба нехватало и ничему не видели конца и краю. Тепер жизнь пропала никуда».

26 июня XVI съезд партии ВКП(б) утверждает лозунг «Пятилетку — в 4 года», настаивает на необходимости продолжать коллективизацию, уделяя при этом первостепенное внимание техническому прогрессу.

14 июля « к нам в село прислали хлебозаготовителей. Давай хлеб. А купить нам не разрешается. В лавку пойдеш что купить то тоже не продають говорят что это только для колхоза». Как видим, у членов колхоза были большие привилегии по сравнению с крестьянами-единоличниками даже при покупке хлеба. Гальченко сравнивает времена: « Теперь вздумаеш как жили раньше и теперь то Евангелие написано правильно. И это не жизн а мучение народа хотя и народ стал хуже быт некуда». Он оценивает все страдания народа как божью кару за совершенные грехи.

20 июля из-за неурожая резко обострилась ситуация с зерном, была запрещена продажа хлеба частным лицам, так как первоначально нужно было выполнить хлебозаготовку.

21 июля Дмитрий Максимович пытается купить хлеб, он поехал за хлебом на хутор, там продавали дорого и мало. Но оказалось, что сама покупка хлеба была не единственной проблемой: «… но самая беда по вывозу хлеба нет не дают хоть и купиш то милиция отбирает и везде ездють верхами и не дают купить». С надеждой на лучшее он поехал на станцию Целина. Но там « народа масса но все купит хлеба а его и напоказ нету». Фраза «даже напоказ нету» говорит о том, что товаров не было вообще. Та же ситуация была и с животными: «На базаре скот тоже отбирали в государство а вольно не давали продат». Крестьяне не имели права ни продать, ни забить животное, даже если кормить его было нечем.

На базаре опять « ничего нет тьма народа если где что продают то тоже спор шум». Чтобы купить что-либо, нужно было найти товар, протолкнуться среди остальных желающих, предлагать более высокую цену покупки и успеть его забрать так, чтобы не попасться в руки милиции. Гальченко напрямую обвиняет власть в организации голода: «… как видно народ голодный, ист нечего хлеб наш украли» .

26 июля его позвали в сельсовет и « зделали заседание ревкомиссии и передали кассу сельсовета». Работа в ревизионной комиссии, вероятно, и помогла Гальченко остаться в селе и не быть высланным, так как нужны были грамотные люди. В этот день он пишет: «… местами урожай хороший хлеба а местами нет ничего и тут тоже мор и голод людям где не уродило». Те, у кого был хороший урожай, не могли продать хлеб голодным, пусть и по высокой цене. Вместо этого все скупал колхоз за гораздо более низкую цену. Такое вмешательство государства в торговлю повлекло за собой голод 30-х годов.

В связи с голодом в конце июля и в начале августа толпы людей ежедневно собирали колоски с убранных полей. Дмитрий Максимович не исключение: «… приехали в гигант на сенную балку там масса народа собирають колос и мы тоже стали собирать и собрали 2 мешочка». Милиция пыталась препятствовать этому: « тут народа набилос еще более и нас обратно согнали не давали збират колос тогда немного разъехалис люди мы тоже». Подумав, что милиция уехала, Гальченко вновь отправился в поле, но «… тут нас прихватила милиция с винтовками и я в кучках под соломой пролежал часа 2». Можно только предполагать, какой страх он испытал, чего он только не передумал: его могли арестовать, семья могла остаться без кормильца. Поражаясь размерами зерносовхоза «Гигант», он пишет: «… хутора все гигант уничтожил и выгнал всех. И занял все гигант». Как видно из записи, успех «Гиганта» был достигнут жесткими и несправедливыми методами. Его «эффективность» была связана с бедами тысяч людей.

Ежедневно в течение двух недель Гальченко ездил собирать колоски, и, возвращаясь назад, « боялис чтоб у нас не отобрали зерно».

Голодные люди уже не боялись ничего, они были готовы на все, лишь бы просто съесть кусок хлеба. Почувствовав невозможность согнать людей с полей, милиция действовала иначе: «… ехат было опасно стали много отбират зерно». У людей просто стали отбирать собранное по пути домой.

Праздник 19 августа в дневнике Гальченко описан буквально так: « Праздник Преображения Господне или освящение яблок но их нет особенно овощей никаких нет». В церкви народа было на редкость немного, « мало светили яблоки потому что их нет». Общаясь за обедом со знакомым вечером, « признали что при советской власти плохо никаких твердых законов нет. и тоже жит нельзя. Время обратно настало мучительно и утомительно стали выселят людей и всем грозили что выселят кто не пойдет в колхоз».