Александр Архангельский - Человек в истории

29 октября его вызвали в комиссию и не отпускали до вечера, но его не удалось сломить: «… я пока еще не согласился вывозит хлеб потому что его на харчи сибе нет полностью».

1 ноября Дмитрию Максимовичу все же пришлось согласиться вывезти мешок хлеба и взять заем 10 рублей, чтобы не произошло, как у соседа: «… его выселили и взяли ночью связали их и повезли на колхозы подводах. А тепер разбирают его Амбар. И у гальченко Михаила Ив. тоже разбирают Амбар».

4 ноября, в праздник Казанской иконы Божьей Матери, « в селе Богородицком престол». Здесь слово «престол» имеет значение праздника в честь библейского персонажа или святого, которому посвящено название села. Комиссия выдвигала всё те же требования и продержала Гальченко до утра.

На следующий день, поехав на хутор Трубецкой, Дмитрий Максимович увидел такую картину: « Амбары тоже у кого купит и кого выселили тоже разбирали. Одним словом село понемногу все уничтожали». Делая эту запись, Гальченко, имел в виду конкретное село, Крученую Балку, но мы можем сказать эти слова в целом о политике власти в отношении деревни. В этот день он в своем дневнике фиксирует изменения, происшедшие с крестьянами: «… крестьян уже оголили никчему скота стало очен и очен мало стало где было 2 пары или 3–4 пары быков там уже и хозяев нет выгнали выселили хозяйство разобрали. а у кого было 8 и 2 лошади коров 2 или 3 штуки у того тепер если ест корова за лошад то хорошо а за овец свиней гусей говорит нечего это было у каждого тепер нет. а что пообносилис много уже ходят в рваном и нигде ничего не возмеш».

21 ноября был « наш престольный праздник Михаила Архангела». В церкви Гальченко « брал свечу за 15 коп калеке 3 к на тарелочки бросил 4 коп.». Также в этот день был введен штраф за неявку в комиссию в размере 10 рублей. Если раньше Дмитрий Максимович иногда игнорировал повестки, то теперь он не мог этого сделать. Он отдал комиссии 11 рублей, но облигации брать не стал. « Такой жизни никто не пириживал еще как мы сейчас живем как силу, но трудно нам переживат это время». Ему очень бы хотелось вернуться в старые времена. Досада и чувство безысходности начинают одолевать его.

27 ноября в комиссию позвали его жену, ей говорили: «… плати все давай облигации целевые пай хлеб паши зябь иди в колхоз».

30 ноября Дмитрий Максимович читал Евангелие.

« Мы наверно этому достойны и это должно быть»

3 декабря в сельсовете было « собрание комсода совсего села». Постановили декабрьскую заготовку мяса, птицы, молока, масла и яиц. Также постановили произвести выплату налогов в течение 10 дней, при этом штрафовать и отдавать под суд тех крестьян, которые не выполнили хлебозаготовку и « не вспахали зябь». Вот что думает Дмитрий Максимович по этому поводу: «… одним словом я послушал так это адское распоряжение и люди постановляють без голов не понимая ничего как скот». Он еще не может понять, является ли тяжелая жизнь крестьян наказанием свыше или же это несправедливое отношение одних людей к другим: «… все думал как-же это делается и для чего так мучит крестьян или мы наверно этому достойны и это должно быть».

21 декабря « хотел купит овчин но их не было на базаре даже их запрещали продават. я купил смолы кусок за 80 коп. и 2 пачки табаку за 2 руб. и все это тоже с подполы продавалос». Как видим, вмешательство власти в торговлю заставляло людей торговать втайне, так как средства для существования были нужны каждому. Без книжек купить что-либо было почти невозможно: «… хотели купит соли и то нам не дали без книжек».

23 декабря из записи, особо не относящейся к политике, можно увидеть, к какому классу причислял себя Дмитрий Максимович: « Жена сильно болела и Федька. Я пошел в сельсовет и взял справку № 3397 к фельдшеру сколько семейства и что я не колхозник середняк».

25 декабря священник ходил с молитвой, Гальченко ему дал пирог, хлеба и 10 копеек.

Подпись в конце:

Гальченко Дмитрий Максимов. 1930 г.

1 января он начнет новую тетрадь за 1931 г., и так каждый год. Нам бы хотелось надеяться, что записи в ней будут не такие горестные, как в этой. Но мы знаем, что легче жизнь крестьянина не будет. Впереди продолжение коллективизации, голод 1933 г., новые репрессии, война.

И восемь лет спустя, в 1938 году, главнейшим вопросом для него и его семьи остается их особый статус — «единоличники». Это выбор Дмитрия Максимовича, который он сделал вопреки многому: вопреки давлению власти, различным обстоятельствам и даже вопреки мнению семьи.

Несмотря на все запреты и преграды для единоличников, Дмитрий Максимович не хотел идти в колхоз ни при каких обстоятельствах. Казалось бы, все уже вступили в колхоз, можно с этим было бы смириться, но тем не менее:

«…я нехотел и иванова жена мне жена давала упреки что я раньше не вступал в колхоз что мы страдали мучились все через меня». (31.01.1938)

Недовольство его близких можно понять. Оставаться единоличником было не так уж просто, приходилось сталкиваться с множеством разных ограничений и запретов. О том, что они единоличники, им напоминали всегда. «Нам не давали продавать потому что мы единоличники и мы дешевле продавали». (14.06.1938); «…сел/сов Единоличникам не разрешал косит камыш» (01.11.1938); «…тут некоторые колхозники нас и хотели выгнат из очереди как единоличников». (19.02.1939) Для Гальченко любой человек, хоть как-то представляющий государство, будь то простой продавец в лавке или же председатель сельсовета, уже являлся властью. И это неудивительно, ведь он единоличник — сам за себя. Власть от него требует налоги, отработки, проявления лояльности.

В каких случаях Гальченко соприкасается с властью? По его собственной инициативе это происходит крайне редко. Но только власть никак не оставляет его в покое. Это, во-первых, огромные налоги, которые он уплачивает с трудом; во-вторых, уменьшение размеров земельного надела, до такой степени, что Гальченко по сути его лишается; в-третьих, привлечение к отработкам по указанию колхоза. «Меня заставили чистит сад кругом клуба где была церков». (05.07.1938), косовица камыша за меньшую цену, требование участия и в общегосударственных мероприятиях.

Вмешательство власти в его жизнь было постоянным. Он, например, не мог самостоятельно распорядиться своим имуществом. Он описывает в дневнике, с каким страхом, прячась от соседей, он решает осмолить поросенка. Дело в том, что он должен был сдать его шкуру государству, а это снижало качество сала, вот он решается ослушаться, не сдавать шкуру: «…зарезал свинку и на тачку ее положили и отвезли на огород за тёрен и там ее осмалил и было за это строго чтобы не смалить а только драть смалил боялся пришел домой посолил мясо остальное убрал.» (19.04.1938) Чего боялся? Конечно же, доноса соседей.