Юрий Рост - Пути в незнаемое [Писатели рассказывают о науке]

Мне тогда неслыханно повезло на заснеженно-слякотной платформе Наро-Фоминска: в разбитых армейских ботинках и пробитой осколком пилотке, в рваной подростковой шинелишке, с разряженным на два патрона чужим наганом в матерчатой кобуре, без вещмешка, без полевой сумки, без денег и хоть какой-нибудь военной справочки я ни к кому не рисковал обращаться ни за какими советами и разрешениями. Но зато и не был визуально принят за дезертира носившимся вдоль пассажирского состава начальством. То был ночной поезд в Москву — последний дачный поезд по Брянской дороге. Он шел без расписания и без огней. И счастливо доставил в Москву окруженца-ополченца на рассвете несчастливого в ее истории дня, заслужившего горько-ироническое прозвище «Дня патриотов». Именно в тот день — 16 октября 1941-го — начался исход москвичей из столицы. Я же — москвич — в нее вошел!

В общем, пока осенние обострения язвы не отменили устоявшегося ритуала, я по праву год за годом отмечал «шестнадцатые октября». А тут этому предстояло случиться в обществе Пастернака!

В те дни Толю непосредственно связывало с Борисом Леонидовичем издание пастернаковского тома в «Золотой серии» советской литературы за 30 лет (1917–1947). И встреча в Конюшках имела эту подоплеку.

Ах черт, до чего ни дотронься в нашем былом — болит!

Тарасенков курировал пастернаковское «Избранное», как зав редакцией поэзии, а пребывал он к тому времени в этой скромной роли меньше трех месяцев — с августа 47-го, потому что в начале лета вынужден был распроститься с другою — более заметной — ролью заместителя Всеволода Вишневского в редакции «Знамени», а распроститься с этой ролью в любимом журнале ему пришлось из-за еще более сильной привязанности… да-да, вы угадали: к поэзии Пастернака.

В Толином архиве коллекционера-педанта если что и могло утратиться, то лишь во время войны, а тут рассказ о происшествиях послевоенных. И потому сохранились преинтереснейшие письма-документы. Странное переживание — увидеть среди таких документов времени собственные, давным-давно забытые и, разумеется, писавшиеся без копии дружеские послания. Молодеешь чуть ли не на сорок лет. Одно из тех писем достойно цитирования в этом рассказе. Но сначала — другое, принадлежавшее начальственному перу:

7 ч. веч.

21 апр. 47.

Москва

Ан. Тарасенкову

Привет. — Я продумал за истекшие 2-ое суток наши дела. Да, — тебе надо с должности заместителя… уйти. — Я говорил… в ЦК вполне серьезно: «Будешь за Пастернака… — буду против тебя, буду драться». —

…Я не могу принять некоей «второй» линии в нашей… редакции. У коммунистов должна быть единая линия в вопросах эстетики. — Ты придерживаешься, — к сожалению, «особых» взглядов на Пастернака и подобных. — Твое заявление (устное) о статье в « Культуре и Жизни » (печальнознаменитая статья А. Суркова. — Д. Д. ) — я не могу принять. Невыполнение указаний о статье (о Пастернаке) я не могу принять, — ни как член парт. организации СП, ни как гл. редактор, ни как один из секретарей ССП. Ты глух к товарищеским, братским призывам, звонкам, письмам… Ты упрямствуешь… —

Я обязан сделать выводы, политические и деловые, — перемещение согласую с А. Фадеевым. — Буду рад, если ты на досуге все обдумаешь: свои взгляды на Пастернака и пр.; на этику парт. лит. работы… Привет!

Дьявольщина! Зная это письмо давно, я только сейчас — при перепечатке его своей рукой в собственную рукопись — уловил всю низость мышления Вишневского:

…отношение к поэзии Пастернака сделано пробным камнем политической благонадежности недавнего фронтового друга;

…устный донос на заседании в ЦК повторен как доблестное предупреждение-ультиматум: будешь «за» — буду бить!

…не совпадающий с начальственными указаниями, свой, эстетический взгляд «на Пастернака и подобных» запрещается;

…провозглашена особая «этика парт. лит. работы» и важность ее подчеркнута: по требованию сверху, свои убеждения — предай, искусство — растопчи, мастера — ошельмуй, и при этом восприми сии требования как «братские призывы»!

Понимаете — братские?! Это было вполне в сухопутном духе эстрадного морячка-братишки, каким романтически прикидывался бывший петербургский гимназист. Ну, а что тут такого-разэтакого: Каин к Авелю тоже обращался с призывами братскими… Сознаю: тут не вполне полноценна эта библейская метафора, ибо один был Каином не всегда, а другой не всегда был Авелем. Но в годы, о которых речь, эта метафора работала хорошо.

Я прихвастнул, сказав, что в том апрельском письме «уловил всю низость» псевдобратишки на капитанском мостике. Не всю, не всю! Среди прочих есть у меня копия еще одного каинова письма Вишневского тогдашнему Авелю Кузьмичу. Оно писано было годом раньше — в 46-м. И если в уже цитированном он самовлюбленно пометил над датой — «7 часов вечера», то в этом столь же самовлюбленно пометил «Утро». У меня есть его письма ко мне и к Тусе Разумовской с пометками не только часов, но и минут написания. Он воображал свою жизнь эпохально значимой, а будущую биографию — научно-дотошной. И заранее помогал историкам: «Вот как гениально выражался я в 4 часа пополудни, а уж по утрам — читайте, изучайте, комментируйте!» Но жена его, Софья Касьяновна Вишневецкая, недаром после смерти Вишневского упрашивала Толю вернуть ей оригиналы писем ВВ: она понимала, как дурно будет выглядеть в этой переписке ее супруг, и хотела уничтожить, как нынче выражаются, «компромат». Толя и Маша были доказательно в этом убеждены.

Думаю, Борис Леонидович не знал о тех эпистолярных событиях за его спиной.

26. VI. 46

Утро.

Ан. Тарасенкову

…Ты в полемическом задоре готов опрокинуть всю советскую критику и библиографию по Пастернаку и объявить его великим советским поэтом, забыв совсем, что значит в народном, боевом, партийном плане слово «великий»… Случай превращения марксистского критика в апологета аполитичного, стихийного, мечущегося поэта.

… Кстати, в дни бегства из Москвы Пастернак говорил Соф. Касьяновне: «Как я рад, что у меня сохранились письма из Германии …» (подчеркивание Вишневского. — Д. Д. ). Деталь, которую ты не смеешь пропустить (в литературном портрете Пастернака. — Д. Д. ). Я довожу ее до тебя открыто, официально. О «великом» — полезно знать побольше.

…Я не продолжаю. Просто утром, встав, набросал тебе эти неск. слов предупреждения и совета.

Вот теперь его низость, кажется, улавливается вся! «Кстати» и «официально» доводится до сведения критика — автора требуемой статьи против Пастернака — дурацки предположительное, но зловеще-доносительское: Пастернак ждал прихода гитлеровцев в октябре 41-го — «в дни бегства из Москвы»… Это писалось черным по белому писательской рукой и уже после войны! «О «великом» — полезно знать побольше». Полезно. Побольше.