Виктор Шкловский - Собрание сочинений. Том 1. Революция

Когда схлынул народ, я набил в галоши сена и пошел по липкой грязи. Мне интересно было посмотреть, что покупают крестьяне на рынке. Они покупают мясо, баранки, расписные в полоску телеги, колеса, ведра, чугуны по 20 коп. ф., шинное железо, а мануфактуру покупают на вес. Это я видел в первый раз. Много ларьков и на некоторых надпись: «весовой лоскут». Лоскут этот довольно крупный, до 1½–2-х аршин в куске. Потом я расспрашивал о происхождении этого лоскута. Лоскут странный. Например, есть много головных платков, разорванных, а потом сшитых на машинке. Оказывается, это заводской брак.

Когда на заводе бракуют товар, за то ли, что пропущена нитка или не вышел узор, то брак этот рвут на части и продают весом. Лоскут этот скупают торговцы, сортируют по цветам, подбирают, сшивают и продают крестьянам. Вероятно, все это очень разумно, как все существующее, но дико думать, что платок рвут, чтобы потом сшить опять и продать крестьянину. Очевидно, бороться за качество можно тогда, когда есть товар, а не тогда, когда его нет. Тогда нужно не уничтожать товар, а понижать цену. Фунт лоскута в первое время моего появления на рынке стоил очень дешево, а сейчас стоит до 1 рубля — 1 р. 30 к. Продают нитки, но только при мне продавали белые и желтые. Продавали бусы. Ассортимент у частного торговца напоминает лотерею. В кооперативных лавках ассортимент лучше, но с большими провалами.

Лошадей на базаре было продано мало.

Пошел снег, серый, густой. Быстро упаковывали скупленный лен, затягивали его рогожей на возах в большие тугие подушки. Дорога портилась у всех на глазах. Цена на извоз поднималась. Я сел на свою маленькую телегу, которая стала еще меньше оттого, что на ней поместилась большая кадушка, и поехал.

Подъехали к Красному Холму.

В Красном Холме мой возница опять затосковал, затосковал его дед и сквозь стоны рассказал, что лошади нельзя ехать дальше. В семье была радость — сбавили продналог. Посидел. Сходил на ригу, посмотрел, как треплют лен о палку. Лен неважный в этом году, недлинный, а на базаре видел пучки с черными пятнами. А сейчас льна и немного — пропал на стлище. Меня уговорили еще раз переночевать в деревеньке. Мне было жалко лошади с ее щекотливыми ногами, и я решил из этой деревни пройти на Хобоцкое пешком. Вознице было очень жалко меня, но лошадь жальче. Пошел меня провожать; мы шли по межам, через мокрые поля, сквозь мокрый снег; я закрывался мокрым портфелем. Снег тает. Сзади, далеким кругом обойдя Хобоцкое, подошел к заводу. Поднялся кверху; тепло. Здесь я остался ночевать. Утром мне показали завод. Хобоцкий завод совсем небольшой и похож больше на мануфактуру. Сейчас в нем устраивают вентиляцию, и вытяжные трубы ставятся над каждой стенкой. В прошлом году вентиляции не было, и пыль стояла такая, что трудно было увидать собственные руки.

Льняное волокно — волокно несчастное, оно еще не дождалось заводской обработки. Хлопковое волокно хуже по качеству, вытесняет его как хочет, оно как будто специально родилось для завода. И на Хобоцком заводе машины для льна выглядят как-то ненастоящими; вибрирующая часть машины сделана из чугуна и, конечно, лопается. Но мялки работают не так плохо. Хорошо работают куделеобрабатывающие машины, машина системы «Кухельмейстер». Слабое место завода представляют трепальные колеса. Их 18, и они стоят в два ряда. Но это явно не машины, а станки. Вот такого-то именно вида были трепальные колеса, вероятно, при Иване Грозном. Их продуктивноспособность в два раза больше, чем при ручном трепании, а выход продукта ниже, чем при ручной обработке. Эти 18 колес не дают и 20 пудов продукта в день. Правда, оттрепывают они лучше, чем палкой, но зато получается меньше длинного волокна. На заводе мне говорили, что последнее время качество волокна улучшилось. Это именно типичный разговор мастерской, а не завода. Здесь нужно приспособиться к приборам, поймать какой-то секрет. Заготовили в этом году тресты 15 тысяч пудов. Нужно около 100 тысяч пудов. Из заготовленной партии около половины самого лучшего сорта. Крестьяне говорят о качестве продукции завода с уважением, отмечая, что так руками льна не обработать. Но на цены жалуются. Но дело не в одной цене. Работа по мятью и трепке льна очень тяжелая, но она не рискованная работа и занимает дешевые женские никаким профсоюзом не охраненные руки. Рискованна работа по стланью льна. В этом году, хотя небольшая часть льна, но все же попадает под снег на стлище. Бывали гораздо более худшие годы. Дождь тоже враг волокна. Крестьянин с большей охотой отдал бы лен, чтобы мочка производилась на заводе. А завод берет у него уже стланную солому, тогда, когда достаточно двух дней, чтобы отмять, оттрепать ее и получить за продукт деньги. И самые машины, которые обрабатывают лен, не настоящие. У каждой машины стоят несколько человек, которые ее подпихивают как телегу в бездорожье.

Безусловно, выгодно ставить сейчас мялку в селах, потому что это улучшает продукцию и сберегает труд.

А вот для трепанья, очевидно, нужно придумать другие машины.

Кроме работы по обработке льна, на заводе есть работа по его сортировке.

В крестьянском льне всегда есть несколько сортов в каждом пучке, и, в сущности говоря, крестьянин всегда проигрывает, потому что ему оценивают весь пучок по худшему пряденью. Нужно изменить систему сортировки, уточнить ее. Вообще из торговли льном нужно как можно дальше удалить виртуозность, ловкость рук и гениальность глаз.

Хобоцкий завод сейчас стоит, ждет новых машин и костротопок. Пойдет он в ход через несколько недель. На дворе в прошлом году была начата выкопка пруда, но по предложенным ценам крестьяне работать до конца не стали. Так сейчас пруд стоит, и деньги не заплачены. Крестьяне не настаивают, чтобы им заплатили сейчас, потому что с заводом ссориться не хотят, но и не работают. Да еще неизвестно, правильно ли копать пруд на этом месте: воды поблизости мало.

Идет разговор о том, что нужно было бы создать завод — побольше чем в Красном Холме.

Днем, по невероятной дороге, через замерзшие лужи лошади потащили меня и другого человека из завода в город. По дороге нас обогнала тройка, на которой везли одного из сортировщиков льна. Он заболел на приемке льна. Думаю, что от волнения и переутомления. Мы тихо двигались и через два часа были в городе. Еще через несколько минут станция. На станции госзаготовители в романовских полушубках громко, как умеют говорить только в России, обсуждают вопрос о состоявшемся сражении. Обсуждают шансы кооперации. А в углу в роскошных шубках сидят два немца явно концессионного происхождения.

Перед станцией, на пустом еще от поезда пути, стоит высокая автомобильная дрезина. Подхожу, расспрашиваю шофера. Шофер немножко стесняется того, что ездит на машине без руля, что, конечно, является для шофера крайней деквалифицированностью. А люди в шубках это, оказывается, действительно концессионеры «Мологолеса». Осмотрели лесопилки и место, где будет построен завод для обработки древесной массы. На путях стояли бесконечно длинные поезда с желтыми от стаявшего снега досками.