Виктор Шкловский - Собрание сочинений. Том 1. Революция

Костюм мужчины — обязательно башлык. Носят сейчас многие носки на галифе, на галифе же открыто надеты подвязки и, если это дело в поезде, то под подвязку подщелкнут железнодорожный билет. Даже элегантно. И вот мимо желтого от глины, а может красного гороха автомобиль лезет вверх. Скалы, деревья, встречи с арбами.

Нагоняем курдов. Курды уже второй месяц идут, идут на верхние пастбища, на альпийские луга. Зиму они проводят около моря.

Через Аджарис Цхали перекинуто длинное бревно. Это старый Аджарский мост. Рядом стоят новые, широкие, бетонные, построенные советской властью. Перед одним из таких мостов, недалеко от города Кедды, два дома целиком набиты колесами. Оказывается, что именно в этом месте кочевники снимают колеса со своих арб, кладут на склад и дальше через мост едут вьюками, потому что за мостом горы. Здесь многие занимаются контрабандой, потому что турецкая граница в 7 верстах. Ночью здесь, как светляки, вспыхивают сигнальные лампочки контрабандистов.

Светляки здесь начинают сверкать в сумерках и дают впечатление, как будто продергивают перед глазами через какую-то материю золотую нитку. Это летит муха, изредка поблескивая. Нитка такая раньше звалась «канитель». Здесь канителятся светляки и контрабандисты.

Коверкотовые штаны попадались, но мало.

Но у населения зонтиков много.

Дорога исправная — неплохое шоссе.

Все выше и выше, мимо аджарок, купающихся в полосатых чадрах в каком-то местном целебном источнике, на скале, мимо домов на ножках мы въезжаем во второй город Аджаристана. В городе этом, кажется, 50 домов, зовут его Хуло. Отсюда мы решили ехать не вперед, на Абастуман, а вбок, через Гедерский перевал и горный курорт Бахмаро — вниз в Гурию.

Дорога не общепринятая.

В Хуло есть каменный дом, построенный местным беем. Про дом идет легенда, что для постройки его всякий проезжий был обложен податью в один камень. Дом — самый обыкновенный дом, величиною с сельскую аптеку.

Аджарцы так не привыкли строиться, что легенда больше дома.

В Хуло есть хирургическая больница, где лечатся и женщины. И даже есть акушерка, которая, кажется, выселена за производство абортов. А в хирургической больнице лежат больные и мужественно дожидаются операции. К операциям относятся с уважением и охотой. Приходят сюда обыкновенно в ужасном состоянии. На больных больничное белье и башлыки, которые они отказываются снимать. Очевидно, снять башлык с аджарца можно только под наркозом.

На полдороге местная электрическая станция. Аджарис Цхали делает петлю. В этом месте пробит туннель, и река будет пущена через гору. Получается очень большое падение воды. Плотины будут совсем маленькие, а туннелей целых три. Вся электрическая станция будет спрятана в горах, и когда уберут бараки, то она будет почти не видна. Туннель уже готов. Во время постройки здесь произошел обвал, при котором погибло четверо рабочих и инженер Калашников. Об этой гибели рассказывали мне несколько раз в самых глухих местах Аджаристана.

Куда пойдет ток, я не знаю. Предполагается электрифицировать порт и откачивать аджарские болота внизу, сушить край и выводить малярию. А на Гедерском перевале люди спокойно дожидаются трамвая и фабрики буковой мебели.

От Хуло поехали на лошадях, тоже хорошая дорога — верст 8 до деревни Горжоми. Здесь знаменитый мулла — ученый, умный, у него 7 жен, больше нельзя иметь, потому что в неделе 7 дней, и очередь для мусульманина обязательна. Недавно мулла заполнил комплект — женился на седьмой. Но говорят, что, когда он открыл лицо своей жены, она посмотрела на него и сказала: «Ты похож на моего отца». Тогда мулла отпустил ее, потому что здесь прозвучал как будто намек на кровосмешение, а может быть, у него в этот день не было энтузиазма.

Он заплатил ей некари. Некари — это вот какая вещь: так как развестись с женой довольно легко и забыть ее лишить очереди в Горжоми можно, то в обеспечение ее прав муж выдает родителям долговое письмо на случай развода, т. е. он платит штраф за развод, причем очень высокий, могущий разорить среднее хозяйство.

Так как мы ехали со всякими документами, то поэтому нас уверяли, что калыма нет, что платы за женщин не выплачивают. Кто их знает. Но некари, кажется, неплохо придумано.

Под Горжоми можно понять — почему аджарцам нужны зонтики. Туман все время. Туман, между прочим, слово местное — турецкое или татарское, его все знают, а по-русски не говорит никто ни одного слова.

Грузинский знают все.

Турецкий язык знают мужчины. Что касается русских слов, то один человек, когда я с ним прощался, застенчиво сказал мне: «Здравствуйте».

Дома в Горжоми двухэтажные, построенные из толстых досок, пальца в три толщиною. Крыши покатые, на крышах камни. Плоские крыши заменяются узкими балконами без перил. На балконах сидят женщины и прядут. Они не столько закрывают лицо чадрами, сколько заслоняются ими.

Улицы деревни покаты так, что лошадь нужно тянуть за уздцы. Если подниматься верхом, то нужно держаться за гриву. Конечно, я очень плохой наездник, но я думаю, что расстояние между верхними ногами лошади и нижними по вертикали — аршин.

И во всей деревне нет плоского места. Вместо того чтобы увидать перекресток — видишь какие-то раскосы во все стороны. Земли мало, все огорожено. Избы большие.

Принял нас председатель сельисполкома.

У него отдельная комната для гостей, и я думаю, что в доме комнат восемь. Но лошадей нам вывели из нижнего этажа. Амбары отдельно — они из бревен. В комнате есть низкий стол в полторы четверти высоты, сделанный из одного куска дерева, два ковра, керосиновая лампа, маленькая полочка на стене, и на этой полочке стоит единственный стакан, из которого мы по очереди пили воду.

Кормили нас сыром, жареным в сливочном масле, кефиром и кукурузным хлебом — чады.

У хозяина четыре брата, из которых один сел с гостями, а остальные стояли.

Утром мы взяли лошадей и поехали дальше. Дорога шла по ручью прямо вверх.

Ручей катился и только раз посторонился от нас, чтобы покрутить маленькую мельницу с вертикально поставленным валом, который он просто толкал, ударяясь в изогнутую лопасть. Тут коэффициент полезного действия процентов пять. По дороге мы встречали волов, которые тянули прямо на цепи большие красные бревна. Когда дорога перешла в тропинку, то по всей тропинке шли желоба от этих протягиваемых бревен.

Лес здесь весь в красных трупах деревьев и огромных пнях. Это, кажется, был тисовый лес — он срублен и почему-то не вывезен и зарастает елью. Но ели внизу похожи на высокие аджарские стоги, только у них срублены верхушки. Складывающие стоги женщины очень нарядно одеты, потому что люди их видят только на работе, и на работу принято одеваться хорошо. Дорога лезет вверх. Внизу туман, и, когда он отодвигается, видно то, что принято в рассказах называть попросту горизонтом, и еще дальше за ним лежат луженые снегом верхушки. Сбоку растут желтыми, лиловыми и еще какими-то цветами кусты, листва которых напоминает металлические венки на кладбище.