Виктор Шкловский - Собрание сочинений. Том 1. Революция

Не всегда теория успевает за практикой в искусстве.

Среди лефовцев — друзей Маяковского — были люди убежденные, что поэзия в революции отживет, что поэзия умрет. Были пролеткультовцы, которые говорили, что революционному народу не нужно образности, что вообще в искусстве исчезнет вымысел, будет только документ. Были люди, которые упрекали великого поэта революции в том, что он пишет о любви.

Маяковский был поэтом и рассказывал о любви. Рассказывая об этой любви, он оставался революционером.

Эта была борьба за будущего человека, который шире, а не ýже человека вчерашнего. Борьба за будущее, борьба за мир настоящего и освоение истории — содержание послеоктябрьской литературы.

Маяковский начал работать в революции, писать для нее.

Города пустели.

Потухли печи, трубы отопления стали холодными.

В московской комнате Маяковского был ледяной мраморный камин, в углу одно окно.

Комната суживалась к окну и действительно была похожа на лодочку.

В этой лодочке плыл Маяковский через бурные годы.

Сугробы стояли в Москве окаменелыми волнами на два аршина над землей.

Валил дым, на полу «Роста» писал Маяковский плакаты, писал стихи о революции, о борьбе с разрухой.

Любовь его большая, долгая. Он представлял любовь с воскрешениями. В его стихах рассказывается о том, как он погибает, уходит из земли, возвращается снова и снова продолжает ту же любовную тему.

Я не пишу хроник. Поэтому вспоминаю о другом.

В начале лета да и сейчас еще у подъезда Художественного театра стоят очереди на «Анну Каренину».

Милиция регулирует очередь.

Раз милиционер закричал толпе: «Граждане, будьте же культурными, нельзя же всем попасть в один театр».

Почему Анна Каренина, которая любила одного, а имела сына от другого, почему Анна Каренина, муж которой не такой уж злой, но неприятный, почему умершая под колесами поезда Анна Каренина нужна сейчас народу, который весь хочет попасть в один театр?

Любовная тема вернулась в нашу литературу, стала одной из основных тем, но она вернулась совершенно по-новому.

Люди, которые стояли рядом с Маяковским, думали, что эти темы сняты.

А они возвращаются потому, что человек после революции стал еще больше человеком, расцвел, стал более требовательным. Ему нельзя сказать, что женщина, которая любит, не равна ему по состоянию. Этого вопроса нет, он снят жизнью. Но вопрос любви остался. Жадность к жизни усилилась. Сперва для поэтов только сама революция в целом была темой (так часто песни поются о самой песне), а потом революция стала не только темой искусства, а содержанием и требованием всей его жизни.

Вот этот путь через отрицание к утверждению, через войну к миру, через революцию к жизни — большой путь для поэта. У нас есть большие поэты. Был Хлебников, большой экспериментатор, много давший Маяковскому. Революция в самом Хлебникове вызвала такие вещи, как «Ночь в окопах». Преждевременная смерть не дала Хлебникову возможности вырасти вместе с революцией, перейти от исключительных вдохновенных строк, от вдохновенных обломков к большим, для всех понятным вещам.

Существует простота пошлости, простота романса и существует вторая простота, простота формулы, простота коперниковской системы, простота плана пятилеток, которую понимают все. Путь настоящей поэзии и прозы — путь к этой второй простоте. И Маяковский ее достиг.

Многие старые писатели молчали в первые годы революции. Горький продолжал старую свою линию, потому что это была линия революции.

Одна из лучших его книг — книга о Толстом. Она написана была в первые годы революции в темном доме, стоящем над круглым однобоким Кронверкским проспектом, охватывающим парк и Петропавловскую крепость.

Тихий город без дыма и без правильного городского движения лежал внизу, как арена.

Пустая Нева, сверкающий купол Исаакиевского собора и под куполом галерея с решеткой.

Оттуда можно видеть наступающего врага.

Мир смотрел на эту арену боя.

Горький писал о Толстом, Владимир Ильич Ленин ждал эту книгу и даже досылал за ней.

Революция дала Горькому окончательное понимание Льва Николаевича, дала ему площадку, с которой можно было увидеть великого писателя.

У Горького — великого революционера — было величайшее ощущение прошлого.

Революция, будущее было связано для Горького с реальной жизнью.

Веря в будущее, он и до революции был патриотом, он любил рассказывать об особенных русских людях, талантливых самородках из народа.

У Горького было ощущение, что надо не потерять культуры прошлого.

Он сам узнал культуру сразу, ему нужно было искать недостающие звенья, поэтому его никогда не оставляла мысль о сводных изданиях, о принятии, суммировании всей мировой литературы, которая понадобится вся сразу.

Он пересматривал и записывал Толстого, для того чтобы редкая судьба и редкий характер гениального человека не потерялись для страны и мира.

Горький говорил, что писателю надо не пропускать нашей современности, он знал, как трудно будет нашим потомкам примириться с тем, если наша великая эпоха останется мало или плохо изображенной.

У Горького было ощущение удачливости страны, поэтому он любил людей, переоценивал их иногда и сердился на них, если они оказывались не удачливыми, если они не побеждали жизни.

Жизнь Клима Самгина — это пересмотр, суммирующий пересмотр старого мира, это оценочная комиссия человеческих характеров, пересмотр судеб. «Жизнь Клима Самгина» недоверчивая книга. Горький знал, что от старого принять можно далеко не все, он изучал характер околокультурного человека, который все видел, был рядом с великими событиями, а сам остался пуст. Горький любил литературу, любил Маяковского и был поссорен с ним злой волей врагов.

Горький знал, как трудно писать. Старый мир должен быть пересмотрен, закрывать на него глаза, считать его несуществующим — это трусливая ложь.

Нужно научить людей чувству превосходства над старым.

Поэтому Горький любил Зощенко, который многим казался писателем, говорящим о мелком.

Недавно напечатан в «Звезде» новый рассказ Зощенко. Рассказ называется «20 лет спустя». «Двадцать лет спустя» Зощенко очень хорошо написал. Раньше он писал, как у нас говорится, сказом. У него был герой, маленький человек, живущий плохо, не понимающий того, как он живет. Читатель Зощенко испытывал превосходство над его героем. Он читал и узнавал о герое больше, чем сам герой про себя говорил. Иногда героя Зощенко отождествляли с Зощенко. Это неверно. Герой был неважный. На героя Зощенко сердился. Сам Зощенко рассказывал, что этот герой не может зажечь электричество в своей комнате, — уж очень неприглядно живет!