Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

Помню, что два раза по приказу Лунюса я сторожил в Линкмянской синагоге вещи евреев, собранные у расстрелянных евреев, которые жили в Линкменисе. Помню, что Лунюс мне сказал: иди постереги еврейские вещи, потому что их могут растащить. В комнате в штабе отряда стояли винтовки, я пошел и взял себе винтовку и пошел сторожить, в той комнате, где были винтовки, находился и Лунюс, у которого и были ключи от синагоги.

Приблизительно через четыре-пять дней Лунюс сказал мне, чтобы я следил за другими повстанцами, которые стояли на посту у синагоги, как он сказал – чтобы они, будучи на посту, через окна не вытаскивали вещи, что я и сделал.

Через несколько дней кто-то из повстанцев сказал мне, что в какой-нибудь день я должен пойти в синагогу, и там я получу часть еврейских вещей, которые комиссия под руководством Лунюса будет раздавать повстанцам. В тот день я пришел к дверям синагоги, и кто-то из повстанцев дал мне кальсоны, простой воротник и еще какие-то мелкие вещи. Получив эти вещи, я ушел [169] Ibid., p. 210–212. .

Отряд повстанцев под командованием Адомаса Лунюса убил семьдесят человек. В том числе – девять детей. Приказ убивать Лунюс получил в каком-нибудь штабе, скорее всего, от нацистов. Своих соседей расстреливали не все повстанцы из отряда, а только те, кто раньше служил в армии независимой Литвы – по одному в каждой группе повстанцев. Только у них были винтовки. Так сказано в протоколах допросов.

Когда Лунюс руководил убийствами, ему было 26 лет. У него были жена и двое детей, которые жили там же, в деревне Пажездрис. Про его семью в деле записано все – и про отца, и про детей, и про других родственников. Старшая сестра Лунюса в то время, когда брата арестовали, жила в Австралии. Ее фамилия – Ванагене. Мне даже не по себе стало, когда я это прочла. Может ли быть, что Она Ванагене, сестра убийцы, – жена кого-то из моих родственников? Я никогда этого не узнаю, но иногда думаю о том, как все мы связаны…

В 1950 году Адомас Лунюс был в первый раз арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы по статье 117 Уголовного кодекса. Тогда КГБ было неизвестно, что он убивал людей. Вернувшись из заключения, Адомас Лунюс создал новую семью на новом месте. Во второй раз он был арестован 25 декабря 1959 года. В Рождество.

Личные вещи арестованного Адомаса Лунюса, сданные на тюремный склад:

Кожаный ремень – один

Шерстяной пиджак – один

105 рублей 05 копеек

Ведь везде у арестованных прежде всего отнимают то, что можно использовать, чтобы повеситься.

В следственном изоляторе заключенный Адомас Лунюс жаловался на боли в плече, и 23 мая 1960 года тюремный хирург д-р Овсеюс начал лечение. Сделав рентгеновский снимок области плеча, доктор нашел у Лунюса неподвижность плечевого сустава.

Предписанное пациенту лечение:

1. Прогревание (парафин, “Соллюкс”)

2. ЛФК и массаж.

Помогло ли лечение – неизвестно. Несколько месяцев спустя, в сентябре 1960 года, смертный приговор Лунюсу был приведен в исполнение. Его дочке было тогда пять лет.

Семьдесят четыре года спустя после гибели евреев из Линкмениса мы с Эфраимом Зуроффом стоим на лужке, где в июле 1941 года евреев по приказу Адомаса Лунюса сначала посадили на землю, потом уложили лицом вниз. Наверное, он все же разрешил им помолиться. И не раздел догола, расстрелял одетыми. Поступил гуманно. Лес вокруг красен от малины – в этом году ее особенно много. Может, и тогда, в июле 1941-го, так было? Путешествуя по Литве, мы увидим огромные ягодники на всех местах массовых убийств. Зурофф никогда в жизни не видел лесной малины. И вот как увидел. А мне, когда я смотрела на ягоды малины, вспомнилось давно читанное стихотворение Марины Цветаевой:

Эфраим Зурофф стоит рядом с памятником и читает кадиш – поминальную молитву. Молится, а потом поет. Не знаю, как мне себя вести, и потому стою поодаль и жду, пока он закончит. И тут слышу странный звук. Очень странный. Охотник за нацистами плачет.

Здесь же, совсем рядом с местом расстрела и памятником, – усадьба. Мужчина трактором убирает сено, женщина пропалывает грядки в огороде. Подхожу, спрашиваю про убийства, которые совершались прямо у них под окнами – под окнами у их родителей или дедушек и бабушек, потому что эти двое слишком молоды, сами они ничего видеть не могли. Здесь жили их родители. Женщина показывает нам старый сарай. В тот день, когда отряд Лунюса расстреливал евреев, белоповязочники на полдня закрыли всех детей из деревни Дваришкяй в этом сарае и стерегли их, чтобы не вылезли оттуда и не увидели. Хлев Миколаса Пиланиса на холме уже развалился, а сарай этот еще стоит. А кто, спрашиваю, расстреливал. Литовцы, все они были литовцы, из Линкмениса, отвечает женщина. Так отец говорил. И родители моего мужа, и они были в этом сарае, когда расстреливали евреев. Они знали и тех евреев, и тех литовцев.

Соседняя изба. Здесь живет одинокая девяностолетняя старушка Янина. Она все помнит. Так сказала соседка. Но она не расскажет. Муж Янины был партизаном. Долго сидим в доме у старушки. Не хочу, не скажу, говорит она. Кто расстреливал? Немцы, отвечает, только немцы. Потом все-таки рассказывает:

Молодая была. Когда евреев вели расстреливать, я была у соседских дочек по ту сторону дороги. Вели прямо мимо нас. Мы думали, что их увели из домов, говорили, на собрание. Мы решили, что, пока их не будет, в их домах сделают обыск, а потом их приведут обратно. Пока сидели, слышали выстрелы. Когда выстрелы стихли, я вернулась домой, и только потом от мамы узнала, что всех евреев расстреляли.

Мужа Янины, когда вернулись русские, застрелили люди из истребительного батальона. Ее саму сослали в Сибирь – видно, из-за мужа. Был ли будущий муж Янины, партизан, на поляне в то время, когда расстреливали евреев? Не знаю. Хочу спросить фамилию старушки, но зачем? Чтобы и ее поискать в архивах среди перечисленных убийц? Но ведь эта одинокая старушка, живущая в убогом домишке, здесь ни при чем. Прощаемся. Вижу на стене фотографию в рамке – красивый молодой мужчина. Это он, ваш муж? Нет. Это сын, говорит она. Единственный. Умер уже.

Идем к машине, собираемся ехать дальше. Нас догоняет женщина, которая познакомила с Яниной, хочет дать только что выкопанной картошки, лука. Она не хотела ни идти с нами к Янине, ни разговаривать. Узнала меня, видела по телевизору. Отдавая картошку, сказала, почему не хотела ни говорить, ни участвовать в этом: “Ай, еще напишете или по телевизору расскажете… Не хочу”.

В конце XIX века в Швянчёнисе жили 3172 еврея