Александр Афанасьев - Уральский узел

Вот это у нас и будет. Одно из двух…

Это если не придёт Аль-Каида или Исламское государство и не вырежет нас. Это в семнадцатом году прошлого века, сто лет назад — пока мы выясняли отношения, соседи опасливо держались в сторонке. А сейчас все по-другому будет. Придут бородатые — и будет вам и правда, и воля…

Секса у нас не случилось. Но это не надо было сегодня, ни ей, ни мне. Мы просто сидели в полутёмной, холодной гостиной, на диване. Голова моя была на коленях у Энн, и она гладила меня. Никогда я не чувствовал такого, даже от матери…

— Обидно…

— Что? — спросила она

— Просто обидно. Мы ведь не только для себя все это делали?

— Ты про политику?

— Да нет, какая политика. Кто-то нефть качал. Кто-то хлеб пёк или молоко делал. Кто-то строил. Мы ведь все это не только для себя делали и не только для своих детей. Знаешь… меня Пикард учил. Собственник получает свою долю последним, после того, как расплатится по всем счетам. И только поэтому он имеет право получать больше всех. Я никогда не задерживал зарплату, Энн. Никогда.

— Может, все обойдётся?

— Нет… не обойдётся. Знаешь… мы русские… мы какие-то ненормальные. С нами что-то не так, со всеми с нами. Что-то очень ненормально. Другие люди… другие народы просто живут. А мы так не можем. В какой-то момент мы как будто… приходим в себя. И понимаем, что все вокруг дерьмо и жили мы — несправедливо. И мы начинаем крушить все вокруг себя. Словно искупая предыдущую жизнь.

…

— В Йемене есть племя. Не помню, как называется. У них, раз в два года проходит праздник: они берут кувалды и начинают крушить собственные дома. И делают это весь день — а на следующий день начинают строить новые. Это что-то вроде самобичевания. Только коллективного…

— Давай, уедем в Англию.

— Не хочу. Не хочу в Англию.

— Тогда и я не хочу

Молчание. В полутьме.

— Ты дура.

— Я знаю. Но я не хочу в Англию. Я люблю тебя. Я предала свою страну и свою работу, потому что люблю тебя.

Я молчал, переваривая услышанное.

— Я знаю, что я… не лучшая, кто был в твоей жизни… Я ни на что не претендую, ты не думай…

— Ты когда-нибудь думала о семье?

— Да… то есть, нет. Я никогда не думала о ней в Англии. Я думала, что всегда буду синглом, понимаешь? Без обязательств, и все такое. Зачем терпеть мужика в своей жизни, который будет не опускать сидение унитаза, не закрывать тюбик с зубной пастой и оставлять волосы в ванной. Зачем слышать в доме музыку, которую ты не любишь, слушать идиотские шуточки его дружков, смотреть футбол, который ты терпеть не можешь. А теперь…

…

— Я хочу остаться в России. Навсегда.

— Ты дура.

— Да. Я знаю…

И мы снова молчали. Молчали, но при этом разговаривали друг с другом. Без слов.

Я говорил с ней, какая она дура. Говорил ей, что Россия очень обманчива, и в революции она ужасна — нет страшнее бунта, чем бунт русский. А она… я не помню, что она мне говорила. Сейчас не припомню.

— Зачем ты пошла в разведку?

— Сама не знаю. Сначала мне предложили написать пару эссе — просто пару эссе, понимаешь? Сейчас ситуация на рынке труда такая, что хватаешься за любую соломинку. Как в том анекдоте: что вы можете сказать студенту Оксфорда? Два капуччино, пожалуйста. Я написала. Потом — попросили ещё что-то. Потом — пригласили на собеседование. Сказали, что есть работа — на благо страны. Я могу попробовать.

Энн в этот момент врала. Она не упоминала ещё один факт своей студенческой биографии — работу в дорогом эскорт-сервисе. Стоимость обучения в Лондоне сейчас такова, что просто вытирая столики в ресторане и разнося чай — учёбу не оплатишь. А образовательные кредиты после кризиса 2008 года — пошли прахом. На этом — её и зацепила британская разведка. Два года её просто подкладывали под нужных людей. Потом один из сотрудников инспекции случайно ознакомился с её выпускной работой и решил, что она может работать не только тазом, но и головой.

Но сейчас — она искренне хотела оставить это все за спиной. Верила, что все это получится. В конце концов, Россия — это место, где можно начать все сначала. И она готова была начать все сначала.

— Ты должна понимать, о чем идёт речь. Начинается революция. Будет много крови. Очень много крови.

— Я понимаю.

— Возможно, в критический момент не получится просто сесть на самолёт и улететь. По крайней мере, я этого не хочу. Куда бы не вела меня моя дорога — я пойду по ней до конца.

— Я готова идти с тобой.

— Ты не знаешь, о чем говоришь?

— О, нет, знаю. Поверь, мерзее Лондона и порядков, которые там царят — ничего нет. Уж лучше загнуться здесь, чем…

— Не говори так.

— Все нормально. Я взрослая девочка…

И тут зазвенел звонок.

— Кто это?

Я зевнул.

— Охрана, наверное. Отпрашиваются на ночь.

— Что им сказать?

Следующих слов — я никогда себе не прощу. Да — поздно.

— Скажи, что могут ехать. Завтра, как обычно.

Энн осторожно встала. Не зажигая свет, пошла в холл. Я посмотрел ей вслед, подумал — а может просто бросить все и улететь… на Багамы, на Мальдивы… куда угодно. Туда, где нет вялотекущей социальной войны, туда, где не ищут справедливости, а просто живут, туда, где… нет, не могу. Не смогу я так. Я — глубоководная рыба. Она живёт там, где не выживает никакая другая рыба, но если глубоководную рыбу поднять туда, где есть свет — её разорвёт на куски из-за давления. Не сможет такая рыба жить там, где светло.

И тут я услышал звук открывающейся двери и вскрик из прихожей…

За подушкой в большой гостиной — я держал укороченный автомат. Делал я это не потому, что я бандит, а потому что жить хочется. Как говаривал один мой старый друг — есть цека [50] ЦК, Центральный комитет КПСС, если кто не помнит. , а есть зэка. И вот как раз на случай с зэка — я держал дома автомат. Ну и просто… обстановка нездоровая, думаю, вы и сами прекрасно это понимаете?

И когда я услышал вскрик и шум, который не мог быть ничем, кроме как шумом падающего тела — я был готов действовать. Расслабленность прошла, усталости тоже как ни бывало — кто бы не пришёл, он тут и останется.

Или — останусь я.

Подушку долой… автомат… магазин примкнуть… слава Богу, снаряжённый… приклад… предохранитель на АВ — понеслась! Что бы то ни было — но сорок пять патронов в длинном, пулемётном магазине дадут возможность продержаться, пока не подоспеют менты и охрана. Б… как пустили, а? Может, они мертвы все? Тогда п…ц. Но не только мне. Кого-то я заберу.

Надо было отступать… по уму надо было отступать — но я пошёл вперёд. Потому что всегда шёл вперёд. И потому — выигрывал.

Прошёл угол… теперь коридор. Свет в холле горел… но это хорошо, значит — противник ослеплён. Прислушался… движение есть!