Литературная Газета - Литературная Газета, 6629 (№ 05/2018)

– Ну, наконец-то остальной загнивающий мир понял, что не только «в области балета мы впереди планеты всей». До них дошло, что мы истинные гуманисты и даже иногда новаторы, как, например, не очень понятный Тарковский.

Сознание, что мы лучшие из лучших, не мешало нашему желанию на других посмотреть. Так как видеоэра в наших краях ещё не наступила, то продвинутая московская публика раз в два года сначала маялась по очередям за абонементами на праздник важнейшего для советских людей вида искусства, а потом рьяно смотрела все фильмы подряд, запасаясь впечатлениями и разговорами на последующие семьсот тридцать дней.

И вот однажды я оказалась в центре околофестивальных событий, погрузившись на три недели в работу информационной службы кинофорума со штаб-квартирой в ныне не существующей гостинице «Россия». Нас, студентов Иняза им. Мориса Тореза, привлекли в большом количестве на это международное мероприятие в качестве переводчиков для зарубежных гостей. Все мы придерживались правильной идеологической ориентации, были морально устойчивы и скромны в быту, а главное – владели разнообразными иностранными языками. Я несла службу на стратегически важном объекте в холле гостиницы, справа от входной двери. Над нашим оборонительным сооружением красовалась вывеска «Information», и мы тщательно скрывали от любопытствующих элементов места расположения заезжих кинозвёзд.

В тот год спокойного брежневского застоя на московском кинематографическом небосклоне сияли достойные звёзды скромной величины: Джина Лоллобриджида, Марина Влади, Тосиро Мифунэ, Беата Тышкевич, Даниэль Ольбрыхский и многие другие. Приглашённого и приехавшего сиятельного американца Ричарда Бартона так никто и не увидел. Его вынули из самолёта в Шереметьеве, загрузили в пентхаус гостиницы «Россия», откуда он так и не смог выйти в течение двух суток, после чего отбыл на родину. Если одного из многочисленных мужей Лизы Тейлор мне лицезреть не посчастливилось, то остальные знаменитости частенько мелькали в гостиничном холле. Наибольшее впечатление на меня произвела молоденькая жена возрастного и суперизвестного Тосиро Мифунэ. Она была чудо как хороша – прямо-таки ожившая статуэтка дорогого японского фарфора, грациозная и изящная. О кривизне её ножек, свойственной её расе, судить не берусь: они предусмотрительно прятались под элегантным кимоно.

В тот год я первый раз в жизни одномоментно увидела столько красивых женщин. Случилось это на банкете в Георгиевском зале Кремля по случаю закрытия нашего важного международного и культурного мероприятия. В те времена Министерство кинематографии ради престижа не скупилось на денежки. Столы ломились от яств, алкоголь лился рекой. Подозреваю, что далеко не все любили Советский Союз, но русское застолье с чёрной икрой, водкой и шампанским нравилось всем. После краткого прощального приветствия главной культурной дамы Страны Советов Екатерины Фурцевой банкет стал набирать обороты. Гул голосов нарастал, количество и градусы потребляемых напитков всё чаще провоцировали взрывы смеха, языковые барьеры рушились на глазах, а взаимопонимание росло. Весёлые, беззаботные улыбки красили женщин пуще искусного макияжа, блестящих драгоценностей и вечерних туалетов, от разнообразия которых захлёбывался мой неискушённый дух. Я глаз не могла отвести от высокомерной польской красавицы Беаты Тышкевич и от утончённой отечественной Анастасии Вертинской. Я и сегодня мысленно вижу пышущих соблазном актрис из Ливана, тогда ещё не тронутого войной. Вижу кинодив, сошедших с персидских средневековых миниатюр, – их прислал иранский шах, пока ещё не свергнутый исламистами. Не могу забыть обвешанных драгкаменьями индусок, завёрнутых в метры яркого разноцветного шёлка.

Тогда мне и в голову не могло прийти, что в мировом кинематографе грядёт смена актёрского имиджа. Супер­элегантная киноодежда пятидесятых и шестидесятых вместе с прекрасными Авами Гарднер, плотскими красивыми Лизами Тейлор, изысканными принцессами Одри Хепбёрн уходят навсегда. Им на смену торопятся повседневные «такие, как все», à la продавщица или маникюрша. Не будет больше красавцев, как Боб Тейлор, Грегори Пек или Жан Маре. Кончено! Баста! Придут малофактурные, более или менее накачанные, в лучшем случае смазливые мальчики. Прошу понять меня правильно: я имею в виду только внешность. А талант, к счастью, пока ещё не отменён. Его, как говорится, не пропьёшь, или уж очень сильно надо постараться. В общем, хорошее кино всегда было, есть и будет, несмотря на полную «засериальность» нашей жизни.

Прошли годы... Моё кратковременное знакомство с околофестивальной жизнью превратилось в симпатичное воспоминание, зато вырос список увиденных и оценённых киношедевров. А главное – я твёрдо усвоила, что, как в педагогике, где нет плохих учеников, а есть плохие учителя, так и в кино: нет плохих актёров, есть плохие режиссёры. А вывод из сего мудрого утверждения один: время надо тратить на звёздных фильммейкеров, таких как Феллини, Висконти, Бергман, Бунюэль, Трюффо, Тарковский, Иоселиани, Уайлдер, Шлёндорф, Менцель, Вайда…

В СССР началась перестройка, и в мире проснулся задремавший было интерес к нашей стране. Оживился и несколько застоявшийся в соцреализме Московский кинофестиваль. Через 25 лет после победы фильма «8 ½», по поводу которого шутили, что если «Семнадцать мгновений весны» разделить пополам, то всё равно шедевра Феллини не получится, в 1987 году итальянский маэстро привёз в столицу новую работу «Интервью». После «Амаркорда» Федерико в моём списке top ten (десять лучших) занимал верхнюю строку, и, конечно, мне ужасно хотелось посмотреть историю про студию «Чиничита». Узнав о моём желании, мой муж, подрабатывавший волшебником, немедленно достал пригласительный билет на два лица на церемонию закрытия фестиваля в концертном зале гостиницы «Россия» (бульдозерные амбиции столичного градоначальника тогда ещё не проснулись).

На дворе стоял месяц июль, и дачный сезон выгнал народ из Москвы. Наше семейство радовалось лету в посёлке Кратово. Всемирный потоп никогда бы не случился, если бы хляби небесные разверзлись в этом месте Казанской железной дороги. Какой бы силы и как бы долго ни шёл дождь, через четверть часа здесь не оставалось и намёка на природное водоизвержение. Вода уходила в песок, а многочисленные кратовские сосны ещё интенсивней начинали озонировать подмосковный воздух. В этих благоприятных условиях здоровый образ жизни распространялся как самый мощный вирус. Он отравлял сознание и заставлял делать невероятные вещи. Например, мы с моей питерской подругой Люсей, которая разделяла со мной не только жизненные невзгоды, но и некоторые скромные радости отпускного бытия, начинали по утрам бегать вокруг кратовского озера, после чего с повизгиванием окунались в его же мутноватые от илистого дна воды. Мы ловили ультрафиолет, загорая в огороде среди плохо взошедших на грядках овощей, и качали мускулы верхней части туловища, добывая из колодца воду для питья, мытья и полива. Мы охотились в местном продмаге за едой и катались без устали на велосипедах по окрестностям, навещая знакомых. Мы читали в тени зреющей антоновки «Детей Арбата» и слушали передачи Сергея Довлатова по более не заглушаемому «Голосу Америки». В непогоду мы отчаивались с вареньем на деревянной веранде, а по воскресеньям наводили в старом корыте угли для с трудом жующегося после термообработки шашлыка. И, безусловно, мы горячо и самозабвенно обсуждали судьбы Родины, не забывая про соблазнительные культурно-художественные сплетни «кто с кем» и «чем дело кончилось».