Газета Завтра - Газета Завтра 29 (1233 2017)

Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ.Мне кажется, тут всё сложнее. Существуют опросы, проводившиеся в 1960-е годы, которые показывали, что наибольший общественный накал существовал на первой волне веры в космос, гордости за первый спутник, веры в Гагарина. Дальнейшие полёты уже производили меньший эффект. Не знаю, насколько правомерно это сравнение, но любой наркотик со временем действует слабее.

От постоянного использования единственного образа космоса общество, возможно, начало уставать — и появились иные запросы. Например, неожиданно к концу 60-х годов возник образ русской народности. И уже в 70-е годы получается, что коммунистическая утопия и темы творчества Стругацких, как и их образ будущего, выходят из мейнстрима. Да и вообще советская фантастика начинает переживать кризис — тотальный бум публикаций фантастики в начале 60-х резко пошёл на спад в 70-е годы. И это был не запрет сверху — произошла переориентация общественного интереса, возник запрос на стагнацию и консерватизм. В целом — это естественный процесс, в любом обществе после прорыва в будущее возникает желание закрепить полученные результаты.

"ЗАВТРА". А как изменились Стругацкие? Они же не ушли с арены? Есть "Миллиард лет до конца света" — это уже не "Путь на Амальтею", по сути это где-то противоположные произведения. В ранней повести мы видим устремлённую в будущее, как стрела, единую коммунистическую общность, а в поздней работе авторов наблюдаем какие-то метания, динамику мелких и личных сюжетов, но в которой тоже неожиданно поднимаются столь же насущные и философские вопросы.

Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ.Мне кажется, что братья где-то в 70-е годы уже ушли в метафизику в духе Тарковского — это было тогда в моде. Однако надо иметь в виду, что в первых произведениях основным "ведущим" в творческом тандеме был Аркадий Стругацкий, старший брат. А в 70-е годы на передний план выходит Борис. И хотя часто говорят о том, что братьев невозможно разделять, но по переписке, по тому, какие статьи кто из них оставил, в общем-то, можно реконструировать, что братья были с очень разными жизненными взглядами. Борис был классическим "шестидесятником", а вот Аркадия я бы назвала тем термином, который пока что не в ходу, но который очень хорошо его характеризует. Аркадий — это "пятидесятник", человек, сформировавшийся при Сталине, но после победы в войне. Интересно, что современные исследователи часто сводят описание этого поколения к тому, что они ничего не понимали, ничего не знали, выставляя их какими-то марионетками и "жертвами режима". А ведь это совершенно не так. Например, Аркадий — очень показательный представитель "пятидесятников": он был кадровым военным на первом этапе своей жизни. В армии он служил до 1954 года, ровно до тех пор, пока был Сталин. А потом внезапно заявил: нечего делать здесь, в армии — и стал проситься в отставку. А служил он в Сибири, в непосредственном соседстве с лагерем политзаключённых. И в своих письмах он отзывался о политзаключённых вполне конкретно, что "это сволочь, которую стрелять надо". И никак нельзя сказать, что Аркадий не знал, что там происходит. Он абсолютно осознанно поддерживал существовавшую общественную позицию, советский строй со всеми его проявлениями. На смерть Сталина Аркадий отправил Борису письмо, в котором пишет: "Горе нам, горе, умер Сталин, но не падать духом. Дорога вперёд продолжается". Невозможно, конечно, сказать, насколько это было искренне — некоторые группы исследователей утверждают, что письма читались, что Аркадий якобы не мог даже в письме написать свои настоящие мысли. Но мне кажется, что это уже некая абсолютно конспиративная теория.

"ЗАВТРА". А насколько до нас дошёл архив переписки братьев между собой? Можно ли по письмам понять суть их взаимодействия, совместного творчества, споров и конфликтов?

Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ.Братья переписывались буквально раз в три дня. Большая часть их переписки посвящена очень разным вопросам, много внимания уделено космосу, будущему, литературным вопросам. Кстати, интересно, что в конце 60-х годов, подтверждая названную тенденцию "усталости от прорыва", они немножко уходят в бытовые темы, оставляя вопросы будущего. К сожалению, до нас дошла только половина архива — та часть писем, которую писал Аркадий Стругацкий, и лишь до 1968 года. Остальные, более поздние письма со стороны Аркадия, как и переписку со стороны Бориса, пока что не опубликовали — этому есть объективные препятствия. Всё дело в том, что опубликованную часть переписки передал исследователям сам Борис Стругацкий, заявив в то время, что остальные письма "не сохранились". Насколько это правда — покажет время, пока что личный архив Бориса Стругацкого находится в ведении его наследников, возможно, письма самого Бориса именно там.

"ЗАВТРА". А насколько можно реконструировать образ Бориса из писем Аркадия? Ну, знаете, стандартное "в ответ на твой вопрос о …, пишу тебе следующее"?

Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ.Такого в письмах братьев очень много. Например, Аркадий пишет Борису, кстати, немножко с насмешкой: "Ты увлекаешься своим радио “Свобода”, и слушаешь всякую ерунду, и думаешь, что тебе всё можно". Или был очень интересный эпизод, когда, судя по всему, Борису в институте или в школе предлагали сотрудничать со структурами, занимаясь тем, что называется доносительством. На что Аркадий ему резонно отвечает: "Даже не сомневайся, ты — наш человек, ты должен доверять ВЛКСМ, и раз тебе предлагают что-то в ВЛКСМ, значит, так правильно, значит, так и надо".

"ЗАВТРА". Получается, из писем виден образ достаточно разных по стилю, по мировоззрению братьев, которые уживались в рамках какого-то единого будущего, но на настоящее, я так понимаю, иногда имели совершенно разные взгляды?

Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ.Да, и тут мне важно подчеркнуть два интересных момента. Во-первых, иногда складывается ощущение, что их произведения строятся как своеобразная полемика двух авторов. Судя по всему, Борис в этом тандеме высказывал более либеральные идеи, а Аркадий на это отвечал своими более ортодоксально-коммунистическими взглядами.

Например, в романе "Обитаемый остров" выведены фактически две жизненные позиции. Жизненная позиция человека достаточно наивного, который всем хочет помочь, дав им "свободу", — это Максим Каммерер. И тут же есть жизненная позиция Сикорского-Странника, который всё знает и чувствует, но понимает, что нельзя так просто сломать систему. И он жёстко говорит Максиму: "Ну, вот мы сейчас выключим башню, а кто кормить голодное население будет?".

И мне почему-то кажется, что Сикорский — это именно голос Аркадия, это его жизненная позиция. Но братья всегда уважали друг друга, оставляя во многих работах отрытый финал. Хотя, если честно, мне представляется, что Аркадий всё-таки более уверенно излагает свою позицию даже при таком подходе.