Александр Тарасов - Написанное болью

Кстати, и последствия этой поездки Мэри небезынтересны: "Получила повышение по службе. Она теперь заведует целым информационным отделом на телевидении. Мартин пишет, что ею очень довольны, но сам он порою ее не узнает. Стала, говорит, жесткой, ничего, кроме работы, знать не хочет и почти ни с кем не общается" (с. 190). Похоже, Мэри теперь гораздо лучше понимает, по каким законам функционирует западный мир, - и решила жить в соответствии с этими законами.

Не случайно Бершин поместил в книге рассказ о том, как он забрел однажды с немецкой провожатой Гезой в Гамбурге в бывший еврейский квартал. "До 1933 года в этом районе Гамбурга проживало 9000 евреев, а после 1945 года в живых осталось 300. И я, прочитавший к тому времени килограммы книг о фашизме и геноциде, вдруг в очередной раз понял, что ничего не могу понять.

- Геза, - сказал я, - я все про это знаю, но все равно ничего не понимаю. Я все знаю, но не понимаю, как люди, обычные обыватели, могли спокойно смотреть на то, что истребляют их соседей. Как это происходило?

- Постепенно, - ответила мудрая Геза. - Мы, немцы, вообще, народ неторопливый и обстоятельный: Объявили, что: их (евреев. - А.Т .) квартиры, дома, лавки, магазинчики можно занимать. Дело благое. Составили списки. Все поделили честно. В строго установленном порядке. О судьбе бывших хозяев, как правило, не задумывались. Мы народ законопослушный: Конечно, после войны: многие: возмущались, клеймили Гитлера. Но, заметь себе, даже после этого никто бесплатно приобретенной собственности не вернул" (с. 89-90).

Если вы сочтете, что эта история играет роль притчи, вы будете правы: сегодня нацисты - это ТНК, западный капитал, а мы все, рядовые жители "третьего мира" - евреи, подлежащие грабежу, эксплуатации и истреблению. Мир, в котором мы живем, - Четвертый Рейх. А наша родина - Аушвиц.

***

Но Бершин встретил на Западе людей, которые были еще хуже , чем западные буржуа. Разумеется, это были наши эмигранты. Коллаборационисты всегда хуже оккупантов. Во II Мировую наши полицаи - русские, украинские, белорусские, прибалтийские - были куда подлее и омерзительнее, чем немецкие, итальянские и румынские оккупанты. Не давая эсесовской клятвы, не проходя страшного и, видимо, постыдного обряда посвящения в СС, они вели себя как эсесовцы, а то и хуже.

Так и теперь: "Осенью 1993 года в Германии, выступая перед нашими бывшими соотечественниками в гамбургском театре "Монсум", я сделал потрясающее открытие: оказывается, они, определившись вроде бы со своим выбором, не могут быть свободными и счастливыми без подтверждения того, что мы, оставшиеся в России, несвободны и несчастливы. И я, именно я должен был укрепить их в их выборе и их отречении, рассказывая об ужасах и мерзостях постсоветского бытия. Информация очевидца была не нужна. Правда была не нужна. Вернее, нужна была лишь та правда, которая оправдывала их выбор. Ужасов и мерзостей у нас действительно к тому времени хватало. Но я, как человек упрямый, ни за что не соглашался быть их адвокатом на том судьбоносном для них суде, где они сами же себя и осудили. Я пытался говорить всю правду. И они потеряли ко мне всякий интерес" (с. 109).

Ничем не лучше оказались и отечественные либералы, пышно (и незаслуженно) именовавшие себя "демократической интеллигенцией" и ставшие добровольными пособниками молдавского фашизма .

Одни из самых ярких строк в книге "Дикое поле" - это строки, посвященные непосредственно молдавским либералам, художественной "демократической интеллигенции" Молдавии, портреты этих либералов и демократов, которые, в отличие от российских собратьев, сразу и неприкрыто продемонстрировали свою фашистскую сущность. "Поэтесса Леонида Лари (она же Любовь Йорга) в 1989 году тоже стала народным депутатом СССР. Во время предвыборной кампании она провозгласила: "Пусть у меня будут руки по локти в крови, но я вышвырну оккупантов, пришельцев и манкуртов за Днестр, я их выброшу из Транснистрии, и вы - румыны - настоящие хозяева этой многострадальной земли, получите их дома, их квартиры вместе с их мебелью: Мы их заставим говорить по-румынски, уважать наш язык, нашу культуру:" Повторяю: именно с этой программой она пришла в Верховный Совет СССР" (с. 68).

Бершин описывает одно реальное событие - событие откровенно шизофреническое, словно вынырнувшее из оккультного бреда времен нацистской Германии: "Перед памятником свершается обряд бракосочетания. Им руководил православный священник. Уже не совсем юная невеста красовалась в роскошном белом платье под фатой. Рукава некоторых людей из ее окружения были украшены расшитыми национальным орнаментом полотенцами. И только жених не был ничем украшен. Он стоял с сумрачным и неприступным видом, видимо не до конца понимая, что происходит.

А происходило вот что. Молдавская поэтесса Леонида Лари, заявив, что возрождение нации дороже собственных детей, развелась со своим русским мужем, с которым нажила двоих ребятишек, и решила выйти замуж за памятник Стефану Великому. Толпа все воспринимала всерьез. Священник (как позже выяснилось, это был не просто священник, а еще и депутат Верховного Совета СССР по фамилии Бубуруз) постучал обручальным кольцом по постаменту, затем надел это кольцо на палец Леониде и объявил "молодых" мужем и женой. Толпа радостно приветствовала новую семью. Оркестр исполнил свадебную молдавскую мелодию" (с. 67-68).

Наивный Бершин "не выдержал и засмеялся. И в ту же секунду ощутил страшный удар в лицо. Даже не успел сообразить, кто его нанес. В глазах потемнело" (с. 68).

Многие (и в частности, многие академические научные сотрудники ) у нас "забывают" (убежден, что вполне сознательно и небескорыстно ), как опасна посредственность, как страшен "средний человек", пресловутый представитель "среднего класса", мелкий буржуа, обыватель, почти незаметный до тех пор, пока ему не представится возможность показать, на что он способен. В Молдавии посредственность, как всегда у фашистов, получила такую возможность: "Те, кому не дано было свидетельствовать, свидетельствовали. Те, кому Господь не дал таланта, равного таланту Гете или Толстого, сами назначали себя гениями. А тот, кто попытался усомниться в их гениальности, стал врагом: Народный Фронт, скроенный по образу и подобию КПСС, исповедующий животный национализм, возглавили, как это ни печально, писатели и журналисты - И. Хадыркэ, Г. Виеру, Д. Матковский, А. Цуркану, В. Нэстасе, Л. Лари. Участвовал в пропагандистских акциях, к моему глубокому сожалению, и Ион Друцэ" (с. 72). "И это они, писатели, придумали и напечатали в газете "Цара" "Десять заповедей бессарабского румына", словно переписав их у идеологов фашистской Германии. В этих заповедях проповедь национальной исключительности приобретает уже гротескные формы. Одна из самых забавных гласит: "Не торопись связывать свою судьбу с человеком другой нации. Скрещивание улучшает лишь породу животных. А людскому роду вред наносит"" (с. 73).