Александр Тарасов - Написанное болью

Поэт Бершин описывает достижения молдавских христиан и демократов импрессионистски, отдельными мазками, образами, картинами - так, как это увидел и запомнил его мозг поэта. Вот бендерская школа № 8, приготовившаяся к выпускному вечеру. "Выпускники успели провести только торжественное собрание, на котором директор произнес напутственную речь. Он рассказал им, как жить дальше. Он не знал, что многим жить дальше не придется. Не успели приступить к выдаче аттестатов, как в школу влетел первый снаряд. И вся картина изменилась. На столах - ошметки тел и белых платьев. На полу - аттестаты зрелости, на каждом из которых поперек позже будет нацарапано по-румынски: "Недействителен"" (с. 163).

Вот роддом, "чердак которого захвачен молдавской полицией. На чердаке полицейские устроили огневые точки и оттуда стреляли по городу. Внизу рожали женщины. Внизу новорожденные оглашали мир первым радостным криком. Мир не слышал. Мир стрелял, прикрываясь младенцами" (с. 163). Вот ресторан. "Здесь играл оркестр, когда танки шли от вокзала, расстреливая все на своем пути: оркестра больше нет" (с. 163). Остались только мертвые музыканты и выброшенная из окна взрывной волной скрипка с оторванным грифом.

"По городу, где на улицах наивно растут абрикосы и вишни, по городу, где даже многоэтажные дома увиты виноградом, по городу, где прямо над головами висят персики и груши и всегда можно собрать небольшой урожай, по этому городу ездит на тракторе с кузовом обросший щетиной человек с тяжелым взглядом. Он никому не стал называть своего имени, и его прозвали Никифором. А его трактор - лодкой Харона: Он собирает трупы: Никифор каждые десять-пятнадцать минут подвозил убитых. Старика с банкой, зажатой уже в мертвых руках. Видимо, он где-то добыл молоко. Может быть, для внука. Так и привезли с банкой. Только молоко расплескалось. Потом мальчишку лет тринадцати с широко раскрытыми удивленными глазами и аккуратной дырочкой во лбу. Следом - еще одного старика, одноногого. Он лежал в кузове, испачканный землей, уже тронутый разлагающим беспощадным солнцем. А рядом лежали новенькие костыли.

Это уже жертвы снайперов, засевших на крышах и чердаках, а то и прямо в квартирах многоэтажных домов и с какой-то особой тщательностью отстреливающих именно беспомощное мирное население. Гвардейцы охотятся за снайперами по всему городу. Поймали какую-то женщину, на прикладе винтовки которой оказались тридцать три зарубки. Потом раскрыли целую семью, мужа и жену. Оба оказались врачами местной больницы и членами Народного Фронта. Стреляли прямо из окна своей квартиры.

Подобранные Никифором трупы уже можно было свезти на кладбище. А после первых двух дней погрома, когда убитые валялись на улицах вразброс, Вячеслав Когут (председатель горисполкома Бендер. - А.Т. ) дал команду хоронить людей прямо на месте гибели. Потому что стояла немыслимая жара, трупы разлагались и возникла угроза эпидемий. И людей хоронили во дворах, в скверах, у подъездов домов.

Так Бендеры стали кладбищем" (с. 163-164).

До того, как погибших стали закапывать прямо в городе, в скверах и палисадниках, их попробовали было "цивилизованно" свезти в морги. Но "тираспольские, бендерские и парканские морги оказались не в состоянии их вместить. Поэтому погибших просто складывали во дворе. И живые подолгу искали своих близких, все еще надеясь на чудо, все еще надеясь:" (с. 163).

Зарисовки Бершина - это свидетельства немотивированной и варварской жестокости православных фашистов, с одной стороны, и поразительной, какой-то детской наивности "простых советских людей" - приднестровцев - с другой: "Когда появились "родные" МИГи, никому, по-моему, и в голову не пришло, зачем они прилетели. МИГи-то - наши, советские, краснозвездные, "эсэсэсэровские". Даже когда один из них сделал первый круг над мостом. Даже когда от него отделились черные точки. Даже:

Страшный взрыв потряс опоры моста и, через секунду, будто срезанные ножом, около десятка бетонных столбов, державших троллейбусные провода, рухнули на асфальт. Взрывной волной развернуло КамАЗ. Гвардейцев погребло под баррикадой. Мертвые скрепили собой опоры. Мост устоял.

Вторая бомба упала дальше, за рекой, в Парканах. И на месте пятнадцати домов образовалась гигантская воронка, моментально наполнившаяся водой. И люди стали мертвыми рыбами в мертвом озере" (с. 161).

Наивность, впрочем, проявляли не только рядовые приднестровцы, но и их лидеры. "Введя в город бронетехнику и устроив кровавую бойню, Мирча Снегур тотчас разразился посланием к главам государств и правительств:

Ваше Превосходительство,

ставлю Вас в известность, что 19 мая 1992 года в 18.00 по местному времени вооруженные силы России в лице дислоцированной на нашей территории 14-й армии: начали неприкрытую агрессию против Республики Молдова, против законных сил правопорядка:

В спешке, видимо, забыли переправить май на июнь. Значит, захват готовился еще больше месяца назад, сразу после того, как было достигнуто четырехстороннее мирное соглашение" (с. 156). "В Тирасполе поначалу решили, что в Кишиневе произошел государственный переворот, в результате которого Косташ, Анточ и Плугару (силовые министры. - А.Т .) захватили власть. Все-таки политиками приднестровцы были очень неопытными, а потому даже не могли представить, что можно вот так, за здорово живешь, выступить вопреки решению собственного парламента. Но, услышав заявления Снегура, поняли, что президент на месте и вполне поддерживает происходящее" (с. 160).

Наивность приднестровцев и фашистско-христианский садизм молдавских демократов были всего лишь порождением двух разных миров и разных сознаний: приднестровцы жили в условиях внезапно возродившегося народного самоуправления советского типа - при реальной советской власти (власти Советов трудовых коллективов, СТК), отменившей официальную Советскую власть, в условиях реального осуществления вполне социалистических по своему идейному происхождению гуманизма и интернационализма, а вот Молдавия уже жила по законам периферийного капитализма , по законам буржуазной демократии в стране "третьего мира", воспроизводя логику политического развития лимитрофов в 20-30-е гг., везде одинаково закончившуюся установлением фашистских или фашизоидных диктатур, даже если при этом сохранялись внешние атрибуты буржуазной демократии. Фашистское мышление - мышление грубое, примитивное, погромное, ксенофобско-грабительское - в начале 90-х еще ставило в тупик "слишком гуманных" "простых советских людей". И это давало фашистам фору: "Из радиоперехвата стал известен приказ министра национальной безопасности Анатола Плугару: "Даже если не удастся захватить город, ничего сепаратистам не оставлять". Ничего и не оставляли. Взрывали разграбленные заводы. Сожгли склад шелкового комбината, хлопкопрядильную фабрику, комбинат "Фанеродеталь", детский сад № 5. Расстреляли из минометов школу № 15. Неожиданно с огневых позиций Кицканского плацдарма открыли артиллерийскую пальбу по Парканам - шестеро убитых, десятки раненых. Бендеры кишели снайперами. Людей убивали на огородах, на отдаленных от мест сражений улицах, во дворах. Снайперы не давали тушить пожары и хоронить убитых.