Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Оправдывая свои действия, Черчилль, уподобляясь марксистам-политэкономистам, не раз упирал на то, что деятельность евреев в Палестине ведет-де к экономическому подъему Палестины, к расцвету сельского хозяйства, электрификации, образованию рабочих мест и тому подобной прелести.

Немного надо было ума, чтобы понимать простую вещь: арабы хотели оставаться пусть дикими и бедными, но вольными хозяевами своих бесплодных пустынь, а вовсе не благополучными поденщиками на цветущих еврейских плантациях. Они отстаивали свой образ жизни, свою цивилизацию, не признавая западную систему за эталон. И готовы были умирать за это. И убивать. Не желая считаться с этой простейшей, но неотразимой правдой жизни, Черчилль обрек регион и связанную с ним в то время Англию на кровавую бойню, не имеющую ни конца, ни исхода. Видел ли он это? О, да! Ведь сам же и писал в статье «Палестина на перепутье» («Дейли телеграф» 20.10.1938): «До небывалых масштабов разросся кровавый конфликт между арабами и евреями, конец которому уже не просматривается» (181). Конечно, это не заставило его отступить. И кровавую кашу пришлось потом хлебать полной ложкой всем участникам конфликта.

Мы помним, что угроза насилия витала в воздухе Палестины издавна, прорываясь периодически, как это было, например, еще во время первого визита Черчилля в начале 1920-х годов. С тех пор, по мере прибытия все новых партий еврейских иммигрантов, ситуация только ухудшалась, пока не дозрела до буквально предвоенного состояния к концу 1930-х годов. Гилберт пишет по этому поводу:

«Начало арабских волнений в Палестине относится к апрелю 1936 года, а к весне 1939 года нападения арабов на британские войска и военные объекты стали непрерывными. Согласно статистике британского Министерства обороны, британские войска за трехлетний период убили пять тысяч палестинских арабов» (198).

«В 1938 году рост напряженности в Европе и ухудшение ситуации в Палестине были неразрывно связаны между собой. Из Германии в Палестину продолжали прибывать все новые и новые волны еврейских беженцев, что привело к возобновлению нападений арабов на евреев и ко множеству арабских атак и мятежей против британцев. Британские войска были вынуждены построить ряд фортов по всей стране и установить оборудованные пулеметами доты на всех въездах в Иерусалим» (179).

Иными словами, англичане оказались явочным порядком вынуждены противостоять арабам, спровоцированным евреями, оказались втянуты в вооруженное кровопролитное действо. Арабов можно было понять, их терпение не могло быть безграничным. Но англичане в тот момент понимания не проявили; и в этом главная «заслуга» Черчилля – реальные плоды его многолетней политики в Палестине. Ему-то, исходя из еврейских интересов, обострение отношений с арабами было только на руку.

Но Палестина, в конце концов, лишь крохотный кусок земли на Ближнем Востоке, а вовсе не главная сцена той мировой битвы, которая имела разразиться в ближайшем будущем. Необходимость рассматривать страны Оси как потенциального противника в грандиозной войне ставила ответственных английских политиков перед возможностью ожесточенных боевых действий в Северной Африке и на Аравийском полуострове (жизнь позже подтвердила это), а значит – перед необходимостью искать опору в арабском большинстве. Гилберт отмечает:

«Невилл Чемберлен и остальные члены правительства были убеждены, что не следует раздражать арабов. Они видели, что успех политики Великобритании в Средиземноморье и на Ближнем Востоке будет в перспективе зависеть от доброй воли арабов и мусульман. В 1938 году под властью Великобритании находилось самое большое число мусульман в мире, в том числе двадцать миллионов мусульман в британской Индии. Помимо наличия такого значительного числа собственных мусульманских подданных, Великобритания должна была учитывать необходимость тесного взаимодействия и сотрудничества с двумя независимыми мусульманскими странами, Египтом и Ираном. Взаимодействие с Египтом было крайне важно в свете обеспечения безопасности судоходства по Суэцкому каналу, а с Ираном – для того, чтобы там могла проводить добычу нефти Англо-Персидская нефтяная компания, снабжавшая топливом британский флот» (183–184).

Еще в январе 1938 года кабинет Чемберлена попытался как-то пригасить разгорающийся в Палестине конфликт, примирить стороны на конференции в Сент-Джеймсском дворце, в ходе которой арабские и еврейские лидеры сидели за одним столом. Но она не увенчалась успехом, в первую очередь, из-за позиции Черчилля, предлагавшего, если арабы отвергнут квоту еврейской иммиграции, действовать в Палестине уже без согласия арабов и в пользу одних лишь евреев. Все стороны расстались разочарованными и недовольными друг другом (195).

В течение этого года ситуация только накалялась. С полным пониманием дела 21 декабря 1938 года (то есть уже после «Хрустальной ночи» и наметившегося разрыва с Германией) министр авиации сэр Кингсли Вуд доложил кабинету точку зрения штаба Военно-воздушных сил: «Если в ходе следующего кризиса мы окажемся во враждебном арабском окружении на Ближнем Востоке, то мы будем совершенно беззащитны с военной точки зрения» (194–195). «Зависимость британского правительства от доброй воли арабов, – замечает Гилберт по этому поводу, – стала очевидной всем членам кабинета министров».

Как всегда, Черчилль оставался при своем мнении. Он открыто заявил, что ни в малейшей мере не признает справедливость того тезиса, что «мы не сможем выиграть войну без поддержки арабов» (214). Еще бы! Ведь он сделал все, чтобы превратить арабов во врагов Англии, «ни в малейшей мере» не заслужившей их поддержки…

Ответственные политики хотели ответственной политики на Ближнем Востоке. И Черчилль, будучи умным человеком, все это, конечно, тоже отлично понимал. Но интересы сионистов, да и личные интересы были для него важнее интересов страны. Мы уже знаем, какую линию в регионе он начал проводить, став премьер-министром в мае 1940 года. Он и не подумал озаботиться умиротворением арабов за счет сдерживания еврейских претензий. Он не сделал и малейшей попытки превратить арабов из врагов в союзников. Все наоборот: своей задачей он ставил вооружение евреев и увод британских войск из Палестины. И, как обычно, проявлял верх цинизма и лицемерия, саморазоблачаясь в попытке убедить коллег: «Совершенно экстраординарным является то обстоятельство, что теперь, когда война, возможно, вступает в самую опасную фазу, мы вынуждены содержать в Палестине гарнизон численностью в одну четверть нашего гарнизона в Индии – и все это с целью насильственного проведения политики, не пользующейся популярностью ни в Палестине, ни в Великобритании». Уравновешивая арабов евреями и наоборот в рамках формируемых в Палестине местных воинских частей, сказал Черчилль, «мы не только сможем дать выход склонности к риску, свойственной характеру обоих народов, но и добьемся еще и того, что каждая община сможет следить за другой» (214–215).