Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Все дело сионистов сильно осложняла личная позиция Рузвельта, который совершенно не считался со взглядами Черчилля на проблему и не разделял его симпатий к сионистам. Еще в августе 1941 года, когда президент США знакомил Черчилля с т. н. Атлантической хартией, отражавшей его идеи об устройстве послевоенного мира, Черчилль прямиком заявил партнеру: «Я теснейшим образом связан с сионистской политикой, являясь одним из ее авторов». Но партнер полностью проигнорировал это заявление, «хотя Черчилль продолжал настаивать на своем видении ситуации в Палестине» (231). Черчилль, однако, все равно собирался давить на Рузвельта и требовал от Вейцмана добиться в этом деле поддержки американских евреев. И тогда-де если они сядут за стол мирной конференции, на которой будут решать вопросы послевоенного устройства мира, то «они смогут получить то, чего они все желали» для евреев Палестины (277).

Однако все ухищрения сионистской политики не помогали. После встречи Рузвельта с Ибн-Саудом 14 февраля 1945 года Черчилль получил копию записи их беседы, из которой следовал вывод, что евреи, дома которых были «полностью разрушены и у которых нет возможности жить на бывшей родине, должны получить жизненное пространство в странах Оси, которые их угнетали и преследовали» (287). Этот вывод полностью противоречил логике сионистов, они никогда не смогли бы его принять. Между тем Рузвельт еще успел написать письмо Ибн-Сауду, в котором обещал, что «в качестве руководителя исполнительной власти США я не предприму никаких действий, враждебных по отношению к арабскому народу» (289).

Все это сильно отдаляло сионистов от исполнения свой мечты.

Гилберт уверяет: «Черчилль понимал истинную причину неожиданного поворота Рузвельта в сторону признания арабской точки зрения: это была заинтересованность США в поставках арабской нефти». Спрашивается: а что, Англия не была заинтересована в подобных же поставках? Почему она должна была исповедовать иную логику? Но, как обычно, интересы Англии, в данном случае нефтяные, у Черчилля оказывались где-то побоку, когда речь заходила об еврейских интересах. Он предавал своих легко.

Судьба, однако, сыграла на руку сионистам: 12 апреля 1945 года Рузвельт скоропостижно умер, и его смерть резко сдвинула всю ситуацию в пользу евреев.

Напротив, отставка Черчилля в первое же послевоенное лето уже ничему не могла помешать в деле осуществления проекта «Израиль». Но, как говорилось выше, к этому времени идея Черчилля состояла в том, чтобы Британия сняла с себя всякую ответственность за будущее Палестины, арабов и евреев, переложив эту ношу на плечи Америки, ведь вся необходимая подготовительная работа была им уже проделана в бытность премьер-министром. В своем очередном эпохальном парламентском выступлении на еврейскую тему, состоявшемся 1 августа 1946 года, Черчилль заявил, что он «всегда намеревался сказать нашим друзьям в Америке еще с самого начала обсуждения этой проблемы после войны, что либо они придут нам на помощь в решении проблемы сионизма… и будут решать ее наравне с нами, поровну деля с нами всю ответственность, либо же нам следует вообще отказаться от британского мандата, на что мы имеем полное право…» (317–318). Он прекрасно понимал, что дело уже сделано, все предпосылки Израиля уже созданы и теперь можно все пустить на самотек, а самим встать в сторонке, как бы ни при чем. Пусть отдуваются заокеанские союзники.

Мавр сделал свое дело… Гилберт наблюдательно подметил, что «конкретные планы Черчилля по созданию еврейского государства в Палестине так никогда и не были открыто обсуждены ни в британском парламенте, ни на послевоенной мирной конференции по Ближнему Востоку, которую рассчитывал провести Черчилль» (294). Прекрасно сознавая непопулярность своих идей, сей политик разумно предпочитал действовать за кулисами. Но его незримая режиссура была тем не менее чрезвычайно эффективна. Даже после того, как он был отрешен от верховной власти. Правда, теперь в его руках оставался лишь один инструмент – собственное устное и письменное слово, но пользовался он им виртуозно. Тем более что теперешнее положение Черчилля – критика, который может бить новое правительство наотмашь, сам уже ни за что не отвечая и приписывая преемнику ошибки предшественника (себя самого), – весьма тому способствовало.

Вот замечательно яркий пример: выступая 9 октября 1948 года на митинге консервативной партии в Уэльсе, Черчилль так отозвался о деятельности правящей партии лейбористов: «Лейбористы больше, чем любая другая партия, нарушили обещания, ранее данные нами евреям в Палестине, и своими поразительно неумелыми действиями навлекли на нас ненависть и дурную славу как в Палестине, так и во многих других частях света» (334). На что лейбористы, обладай они таким же даром слова, могли бы возразить, что Черчилль и сам навлек на Англию не меньшую ненависть своими «поразительно умелыми» действиями…

Новое правительство, сформированное победителями-лейбористами, в целом осознавало ошибочность, идейный крах всей ближневосточной политики Черчилля. Например, министр иностранных дел Эрнест Бевин считал причиной арабских волнений в Палестине возмущение властью еврейских денег и воспрепятствовал въезду в Палестину 100 000 евреев, выживших в ходе войны и Холокоста и находившихся в лагерях для перемещенных лиц в британской и американской зонах Германии (307).

Крутой разворот! Но было уже поздно. Шестьсот тысяч евреев в Палестине, полностью вооруженных: вот плоды четвертьвековой деятельности Черчилля. И с этой сотворенной его руками силой усталая, экономически и политически обескровленная Англия справиться уже не могла, да и не очень-то хотела. Что получилось в результате этого? Безусловная, безоговорочная капитуляция Англии перед евреями:

«Столкнувшись с беспорядками и насилием и не имея сил и желания сопротивляться им, британское правительство приняло решение об образовании совместной англо-американской комиссии. Комиссия была призвана выработать рекомендации о будущем устройстве Палестины в свете того, что Великобритания собиралась в ближайшее время отказаться от мандата на Палестину. Комиссия рекомендовала разделить территорию британской подмандатной Палестины на два суверенных государства – одно еврейское, а другое арабское» (308).

Ничего иного сионисты и Черчилль и не хотели. Сбывалась мечта всей их жизни. Зеленый свет созданию Израиля наконец был дан.

Оценивая этот факт, мы, русские, должны иметь в виду одно немаловажное обстоятельство. Еще в 1946 году, за два года до возникновения Израиля, Черчилль утверждал: «Мысль о том, что еврейский вопрос может быть решен путем масштабного переезда евреев из Европы в Палестину, слишком глупа, чтобы сегодня занимать ею наше время в парламенте» (316). Конечно, он, как обычно, лгал или, как минимум, лукавил, ведь на самом-то деле именно так вскоре все и происходило, именно так и сложился сегодняшний Израиль, давший приют пяти миллионам евреев. Признаем же: создав Израиль, Черчилль способствовал оттоку евреев со всего мира в этот их «центр национальной жизни». Разгрузил Европу, особенно Польшу и Германию, а со временем и Россию (Америку в гораздо меньшей степени; как говорил мне мой друг, проживший там 20 лет, американский еврей всегда не прочь отправить в Израиль другого еврея на деньги третьего, но сам ехать не собирается). За что, в общем-то, стоит сказать ему спасибо. Такие вот парадоксы истории, такая вот диалектика.